Всякий раз, когда Алёша ехал на поезде, его любимым делом было смотреть в окно вагона. Вообще-то, на поезде Алёша ездил не так уж и часто, можно даже сказать, редко. А если уж совсем честно – то нынче он ехал всего в третий раз в жизни. Первый раз это случилось в прошлом году, когда папа отвозил его к бабушке Тоне, маминой маме, в соседний город, второй раз – когда, спустя месяц, они с папой возвращались от бабушки домой. А сейчас они ехали к другой Алёшиной бабушке – Даше, папиной матери.
Они сели в поезд поздним субботним вечером, и когда поезд тронулся, Алёша некоторое время смотрел на дома и улицы большого города, в котором он от рождения жил со своими родителями. Но вот город кончился, кончились огни – и за окном уже ничего нельзя было разглядеть. За день Алёша так устал, что едва дождался, пока папа расстелет ему постель, упал на неё и тут же уснул.
Сегодня он проснулся пораньше, сел поближе к окну и, не отрываясь, смотрел на бескрайние поля и перелески, на станции и разъезды с редкими куполами церквей вдали, на людей, которые стояли, шли, бежали, ехали на велосипедах, мотоциклах и автомобилях. Однажды, когда поезд перед какой-то станцией шёл не очень быстро, Алёша увидел на лавочке возле домика путевого обходчика мальчика примерно его лет. Он махнул ему рукой, мальчик сначала скорчил гримасу, но когда увидел, что Алёша улыбается, тут же сам расплылся в улыбке и помахал в ответ. Алёша обрадовался и решил, что это хорошая примета и что его деревенская жизнь должна получиться удачной.
В этом году, весной, Алёше исполнилось восемь лет. Недели полторы назад он закончил первый класс и перешёл во второй. Учиться Алёше было легко, потому что ещё до школы мама и папа научили его читать, писать и считать. Первый класс он закончил на одни пятерки и очень этим гордился.
Бабушку Дашу Алёша помнил как-то смутно. Они виделись только один раз, года три назад. Бабушка приезжала тогда к ним в гости и жила у них недели две. Поначалу бабушка и внук хорошо ладили, но как-то раз Алёша проснулся в плохом настроении и отказался заправить свою постель. Бабушка настаивала, Алёша рассердился, стал кричать и топать ногами, и тогда бабушка так строго на него прикрикнула, так решительно вытащила откуда-то широкий папин ремень, что Алёша от изумления сразу замолк и решил про себя, что с бабушкой Дашей лучше не связываться и вообще надо быть поосторожнее. Вот бабушка Тоня – та была совсем другое дело: стоило Алёше заплакать, как она начинала ахать, охать, всплескивать руками и тут же спешила исполнить любое его желание.
Алёше это очень нравилось, и иногда он начинал плакать нарочно, чтобы получить то, что ему хотелось. Про себя он, конечно, понимал, что это не очень честно, но если дают и делают – отчего бы и не потребовать?..
Когда месяц назад папа и мама сказали, что хотят отвезти Алёшу к бабушке Даше, он попробовал протестовать, но папа почему-то ехидно спросил: "Может, ты её боишься? Так ты нам прямо скажи!" Бояться собственной бабушки? В этом Алёша никогда бы никому не признался, и поэтому он тут же согласился ехать.
Иногда накатывала какая-то непонятная тревога, но он старался прогнать её от себя: в конце концов, не враг же это какой-то! Не милиционер, которым детей пугают! Не разбойник с большой дороги! Это – его собственная бабушка, что такого страшного может она ему сделать?..
Проводница принесла чай в граненых стаканах, вставленных в железные подстаканники. Папа взял Алёше один стакан, а себе – два. Папа любил пить чай. Когда к ним приходили гости, то иногда за чаем просиживали целый вечер. Правда, чай, который принесла проводница, был мало похож на домашний и по цвету, и по запаху, – но Алёше все равно было интересно его попробовать.
Они сидели, пили чай, ели бутерброды, которые вчера им собирала в дорогу мама. Как только Алёша вспомнил про маму, ему вдруг ни с того, ни с сего сильно захотелось домой.
– Ты за мной когда приедешь? – спросил он папу. Папа от неожиданности поперхнулся и поставил стакан с чаем на столик.
– Вот так номер! – воскликнул он. – Мы еще и первую дорогу не проехали, а он уже в обратный путь лыжи навострил...
– Ничего я не навострил! – обиделся Алёша. – Но я же должен знать, на сколько вы меня отдаёте.
– Вообще-то, мы с мамой рассчитывали на месяц, – озадаченно сказал папа.
– На месяц? – Алёша с сомнением покачал головой. – Не устанет от меня бабушка Даша?
– О, за это не беспокойся! – с облегчением проговорил папа. – Бабушка Даша, если надо, с тремя такими как ты свободно справится!
Алёше снова стало как-то тоскливо на душе. Отчего бы это? Неужели вправду от чая? И тут он понял, что чай, который они пьют, действительно, очень противный. И когда теперь он попьёт их домашнего чая, душистого и ароматного?
– Да ты не переживай, – сказал папа. – Бабушка всю жизнь до пенсии учительницей в детском доме была. Она детей любит. У нее, конечно, свои принципы, но это уж её личное дело...
Алёша не совсем понял про принципы и про личное дело, но переспрашивать ему не захотелось. Он вообще не любил показывать другим, что чего-то не понимает, – зачем? Объяснить толком всё равно не объяснят, а уважать перестанут...
Проводница снова зашла в их купе, чтобы забрать стаканы и получить деньги за чай. Потом она достала из кармана их билеты и положила на столик.
– Поезд в Зелёных горах стоит две минуты, – сказала она. – Вы заранее приготовьтесь.
"Зелёные горы" – называлась станция, на которой им надо было сойти. Но бабушка Даша жила не в Зелёных горах. Жила она в небольшом селе с тёплым и мягким названием – Блинки. От станции до бабушкиного села им надо было доехать автобусом. Название "Блинки" всегда нравилось Алёше, но сегодня даже оно, почему-то, не очень радовало. Чем ближе они подъезжали к бабушке, тем явственнее вспоминался ему тогдашний строгий бабушкин вид. А может, она до сих пор не забыла, как они тогда поссорились?
У Алёши как-то странно зачесались глаза, и он прикрыл их, чтобы папа не подумал, что он собирается заплакать. Но папа, видимо, что-то заметил, потому что подсел к нему поближе и обнял за плечи.
– Переживаешь? – спросил он. Алеша отрицательно мотнул головой.
– Я же вижу, – сказал папа. – Ты только одно пойми: бабушка Даша – очень добрый человек и тебя любит. Но она справедливая и во всем привыкла по совести поступать.
– Месяц, все-таки, многовато, – сказал Алёша тихо.
– Ну хорошо, давай так договоримся: если уж совсем затоскуешь – напишешь письмо, пойдешь на почту и отправишь нам. И я за тобой приеду.
– А ты правда приедешь? – усомнился Алёша. – Вдруг я уже через неделю письмо напишу?
– Пообещал, значит приеду, – сказал папа. – Я ведь тебя стараюсь никогда не обманывать, согласись?
Это была правда. Папа Алёшу не обманывал и не хитрил с ним. Если он чего-то обещал, то обязательно делал, хотя иногда и не сразу. И вообще, можно сказать, что папа был справедливый. Алёша подумал, что это, наверное, бабушка Даша воспитала папу справедливым, и ему стало как-то полегче. Ведь если папа у него хороший – то и бабушка должна быть хорошая; если папу он любит – то, конечно же, полюбит и бабушку.
Такие мысли его успокоили.
А тем временем папа собрал все их вещи в две большие сумки. Алёшины вещи были сложены особо в его маленький школьный рюкзак. Теперь, когда они уже совсем приготовились сойти с поезда, время как будто остановилось. Ехать оставалось ещё минут пятнадцать, но каждая минута стала такой длинной, что больше походила на час. У Алёши даже сердце колотилось от волнения – скорей бы доехать!
Но вот вдали показались какие-то маленькие домики на холмах в окружении зеленеющих деревьев, потом появились дома побольше, потом – обычные многоэтажные городские дома. Это и были Зелёные горы. Поезд стал замедлять ход.
– Приехали, – сказал папа.
– А где же горы? – удивился Алёша.
– Горы? А видишь, дома-то на холмах стоят! Это и есть горы, – ответил папа.
– Ну и горы! – засмеялся Алёша. – А у бабушки в Блинках блинов тоже нет?
– Вот блины в Блинках я тебе гарантирую! – ответил папа.
И тут поезд как-то испуганно вздрогнул и остановился.
...Когда Алёша открыл глаза, он не сразу вспомнил, где он. Он лежал на высокой кровати с мягкой периной. В открытое окно через вышитые занавески светило вечернее солнце. За окном гоготали идущие на прогулку гуси.
"Да ведь я же у бабушки в Блинках!" – подумал Алёша. И тут же вспомнил весь длинный сегодняшний день.
...Сойдя с поезда в Зелёных горах, они с папой отправились на автостанцию. Они дошли пешком за пять минут, потому что автостанция была совсем рядом. Но оказалось, что автобус на Блинки ушёл совсем недавно, а следующий идёт только через два часа. Что было делать? Они посоветовались и решили, что за это время можно обойти все интересные места в Зелёных горах. Сдав свои тяжелые сумки в камеру хранения, они отправились гулять по городу.
Собственно говоря, это был не то чтобы настоящий огромный город, в каком жил Алёша с родителями, и даже не такой, в каком жила бабушка Тоня. Зелёные горы были маленьким городком, районным центром с двумя автобусными маршрутами. Папа когда-то до института учился здесь в техникуме и потому отлично знал все интересные места. Тем более, что этих интересных мест было не так уж и много: маленький краеведческий музей с чучелом медведя, папин техникум и огромный храм. Все три достопримечательности располагались на центральной площади города.
Посмотрев музей и зайдя в техникум, Алёша с папой отправились в храм, который, как сказал папа, открыли всего несколько лет назад. Храм был высоченный и белый, с тёмными куполами.
– А почему крыша чёрная? – спросил Алёша.
– Это купола, – сказал папа. – А тёмные они потому, что медью покрыты.
Храм оказался закрыт на замок, но когда Алёша с папой обходили его вокруг, откуда-то из боковой двери вдруг вышел бородатый человек в длинной чёрной одежде. На груди у него сверкал серебряный крест.
– Священник, – тихо сказал папа Алёше. Они остановились и поклонились.
– Здравствуйте, батюшка, – сказал папа.
– День добрый, – ответил священник. – А воскресная Литургия уже кончилась. Вы ко мне?
– Мы тут гуляем, – сказал папа. – Осматриваем памятные места. У нас до автобуса час.
– И далеко путь держите? – спросил священник.
– В Блинки.
– А, в Блинки... У нас там теперь действующий храм. Отец Михаил служит. А вы чьи будете?
– Я – Дарьи Фёдоровны Овсянниковой сын. А это – мой сын, её внук.
– Так вы диакона Фёдора Овсянникова потомки? – радостно изумился батюшка. – Вот так встреча!.. А ведь я молоденьким парнишкой с отцом Фёдором служить начинал, он меня и обучал всей диаконской премудрости... Да...
Видно было, что батюшка вспоминает прошедшее время, и что воспоминания эти ему приятны.
– Ваш дед был настоящий кремень, православный человек, – наконец сказал он. – А вы-то сами верующий?
И тут Алёша впервые увидел, как папа замялся, засмущался и для чего-то почесал ухо.
– Ну, конечно, что-то такое, несомненно, есть... – сказал он. – Нечто, скажем так, сверхъестественное...
– Да вы хоть крещёный? – спросил батюшка, как-то посерьезнев.
– А как же!.. – облегченно воскликнул папа. – С детства! Мы и сына крестили... Вот – Алексий, человек Божий, нам так в церкви и сказали!..
– Человек Божий, говорите? – и батюшка внимательно посмотрел на Алёшу. – Ну что ж, хорошо хоть, крещеный. Уже и за это слава Богу. Первый шаг сделан на пути спасения...
– А всего сколько шагов? – Алёша задал этот вопрос как-то вдруг, неожиданно для себя самого.
– Сколько шагов до спасения? – улыбнулся батюшка. – А сколько шагов до неба, как ты думаешь, Алёша?
– Ну, до неба очень много! – воскликнул Алёша. – Может, миллион, а может, и вся тысяча...
– Ты прав, до неба шагов очень много. А на пути спасения их еще больше. Но даже если человек на этом пути всего несколько шагов прошагает – Господь и это ему зачтет, понимаешь?
Алёша понял не всё, но на всякий случай кивнул.
– Ну, благослови вас Господь! – сказал батюшка. Он перекрестил их широким крестом и добавил:
– Счастливо вам до Блинков добраться. А Дарье Фёдоровне от меня поклон.
...Они забрали свои вещи из камеры хранения, купили билеты на автобус и только успели занять места, как автобус тронулся, увозя их по ухабистой дороге в Блинки. Они ехали с час, и все это время Алёша заново вспоминал разговор возле храма.
Батюшка ему понравился, хотя и напугал немного: в нем было что-то такое, чего не было в папе или маме, или в других знакомых взрослых людях. Даже Алёшина учительница Нина Николаевна была как-то понятнее, чем этот батюшка с серебряным крестом на груди. И что такое "спасение", про которое он говорил? Это тоже было не совсем ясно.
В Блинках на автостанции их уже ждала бабушка Даша. Алёша с удивлением обнаружил, что она совсем не такая большая и строгая, какою он ее запомнил. А может, это он сам вырос за эти три года?
Всю дорогу до дома бабушка о чём-то разговаривала с папой, зато Алёша только успевал смотреть по сторонам. Деревня была совсем не похожа на город: по заросшей травой улице гуляли куры, бегали собаки и кошки, а в одном месте, почти на дороге, стоял индюк... Индюк поглядел на Алёшу так подозрительно, что Алёша подумал, не вытащить ли ему из рюкзака своё воздушное ружьё для обороны, но он не знал, как на это посмотрит бабушка.
Они дошли до дома, и бабушка сразу повела их в свой сад.
– Вот это смородина... – говорила она. – Это крыжовник, это жимолость...
Но Алёша уже ничего не различал от усталости. Ему хотелось только одного: сесть, а ещё лучше – лечь куда-нибудь, где его никто не станет трогать. Наконец, они пришли в дом, и Алёша уселся на диван. На обеденном столе уже стояли блюда и миски с едой, и Алёша вспомнил, что они ели только утром в поезде.
Однако обедать они начали не сразу: сначала бабушка Даша встала перед иконами, висевшими в углу, и прочла молитву, а потом перекрестила еду. Мама с папой этого никогда не делали, и Алёша смотрел на бабушку с большим любопытством.
– А ты, внучек, никаких молитв не знаешь? – вдруг спросила она его.
– Откуда ему их знать! – ответил за Алёшу папа. – У него родители безбожники.
– Ты так не говори, даже в шутку, – строго сказала ему бабушка. – А молитвам мы его еще научим потихоньку... Верно, Алёша?
Алёша пожал плечами. Они начали есть, но Алёша съел всего несколько ложек вкусного рассыпчатого творога, как вдруг почувствовал, что глаза у него слипаются против его воли, а голоса папы и бабушки начинают как-то путаться и сливаться с голосами птиц за окном.
...И вот теперь он лежал на высокой бабушкиной кровати возле открытого окна и смотрел на расшитые разноцветными нитками занавески. Вставать Алёше не хотелось. Он решил лежать так и дремать, пока его не придут будить. Но только он собрался опять закрыть глаза, как вдруг занавеска на окне шевельнулась и оттуда высунулась чья-то всклокоченная голова.
– Здорово, – сказала голова. – Все дрыхнешь, лодырь?
– А-а... А вы кто? – спросил Алёша.
– Мы-то? Мы начальство здешнее, – важно ответила голова. – Вот ходим, проверяем, кто чем занимается.
Но тут Алёша наконец разглядел, что голова эта принадлежала человеку примерно его возраста. Он сел на кровати и спросил:
– Тебя как зовут?
– Митька. А тебя – Лёха, точно?
– Точно, – ответил Алёша. – А сколько тебе лет?
– Девять. А тебе, я вижу, восемь. Правильно?
– Правильно.
– В общем, хватит тебе дрыхнуть, – сказал Митька. Бери-ка своё воздушное ружьё, да выходи на улицу.
– А вы... А ты откуда знаешь? – озадаченно спросил Алёша.
– Мы всё знаем. Начальству положено всё знать, – гордо ответил Митька. – Даю одну минуту на сборы!
И Митька исчез за занавеской. Алёша слез с кровати и пошёл искать свой рюкзак. В доме было тихо и пусто. Голоса взрослых доносились откуда-то с огорода. Вытащив ружьё из рюкзака, Алёша достал из коробки несколько пластмассовых пуль, положил их в карман и пошёл на улицу.
Митька уже ждал его в проулке. Он подал Алёше руку.
– Ну, будем знакомы, – сказал он по-взрослому. – Колобков, сосед твой. А можешь просто Митькой звать.
– Алексей Овсянников, – ответил Алёша.
– Покажь ружьё, – сказал Митька. – Чем стреляет-то?
– А вот пули, – ответил Алёша, доставая пули из кармана.
– А ну, заряди, – попросил Митька. Алёша зарядил ружьё.
– Дай сюда, я попробую, – сказал Митька.
Не дожидаясь Алёшиного согласия, он почти выхватил ружьё у него из рук и сразу прицелился в гуся, мирно щипавшего траву в проулке.
– По живому нельзя стрелять! – воскликнул Алёша. – Это больно!
– Да брось ты! – ответил Митька и спустил курок. Пуля ударила гуся в шею и отскочила в траву.
Гусь на секунду застыл от изумления, а потом – громко загоготал, вытянул шею и направился к ним.
– Пулю! Еще пулю давай! – закричал Митька.
– Нет, нельзя! – сопротивлялся Алёша. – Мне папа не разрешает!
– Какой ещё папа!.. – завопил Митька изо всех сил. – Ты видишь, он нас сейчас до смерти защиплет! Пулю!..
Алёша вытащил вторую пулю и отдал Митьке. Тот быстро зарядил ружьё и снова прицелился в гуся. Гусь был уже близко, и прицеливаться было не трудно. Алёша увидел, что Митька целится прямо гусю в голову.
– Нельзя в голову – убьёшь! – успел крикнуть он.
– Да брось ты! – снова отмахнулся Митька.
– Что ты командуешь?.. – рассердился Алёша и ударил по ружью.
И в это время Митька выстрелил.
Пуля не задела гуся, зато молнией пролетела через проулок и ударилась в окно дома на другой стороне. Стекло жалобно звякнуло, и Алёша увидел, как по нему лучиками разбежались трещины. Они разбили чужое окно!..
– Держи свою берданку, – сказал Митька, отдавая ружьё Алёше. – Я пошёл. Вечно времени ни на что не хватает...
И он вразвалочку направился куда-то прочь. В это время в окне с разбитым стеклом появилась чья-то голова.
– Ах, изверги!.. – закричал женский голос. – Ну я вам сейчас!..
Митька вдруг обернулся к Алёше. Его лицо было теперь по-настоящему испуганным.
– Беги, дурень! – крикнул он. – Это Макариха, она тебе задаст!..
Он опрометью кинулся по проулку и тут же скрылся за углом. Что было делать? Бежать за ним? Спрятаться во дворе у бабушки? Или дождаться Макарихи и всё ей объяснить?
Пока Алёша решал, драгоценное время ушло. Макариха уже ковыляла к нему через проулок. Скрываться теперь было поздно.
– Изверги!.. – кричала она. – Тут хлеба не докупишься, а они стёкла бьют!.. Ну, я тебе покажу!..
Она подбежала, схватила Алёшу за ухо, закрутила его пальцами и потянула вверх. Слёзы брызнули из Алёшиных глаз, и он даже приподнялся на цыпочки от боли.
– Ты чей? Овсянниковский, небось? – кричала Макариха. – Ну пойдем, пойдем к твоей бабушке!..
Так они и пошли: Алёша на цыпочках с ружьём в руке и Макариха, в руке у которой было зажато Алёшино ухо...
Что было дальше? Макариха громко вопила, бабушка Даша ее успокаивала, папа извинялся и обещал, что завтра же вставит Макарихе новое стекло. Алёша молчал. Зато, когда Макариха наконец ушла, говорить пришлось ему...
Вечер был испорчен. Они молча попили чай, а потом Алёша вышел на улицу. Он сидел на крыльце и думал о Митьке. Он думал о том, что Митька просто предатель и трус, если вот так может бросить товарища в беде. Вдруг кусты возле забора зашевелились и оттуда выглянул сам Митька.
– Ну что, сидишь? – спросил он. Алёша ничего не ответил.
– Вот и сиди, дурында, – продолжал Митька. – Я тебе что велел? Я тебе убегать велел! А ты стоял, как пень дубовый!..
– Сам ты пень! – оскорбился Алёша. – Я с тобой дружить не буду!
– Дружить?.. Ха-ха-ха!.. – рассмеялся Митька каким-то специальным смехом. – Да кому ты нужен, такой друг?.. Тюхтя ты, вот ты кто! И не попадайся мне на улице, а то совсем без ушей останешься!..
Кусты снова зашевелились и Митька исчез.
"А, может, прямо завтра с папой уехать обратно?" – подумал Алёша. Но это было бы слишком стыдно. Если б он завтра уехал домой, все бы поняли, что он испугался Митьки, Макарихи, гусей и вообще всей этой деревенской жизни. После этого в деревне у бабушки он бы уже никогда не смог появиться. Нет, все-таки, надо немножко подождать, а там...
– Сам ты тюхтя... – сказал Алёша и отправился в дом.
В понедельник утром папа разбудил его на рассвете.
Пока бабушка собирала им завтрак, Алёша засыпал ещё несколько раз – стоило ему только закрыть глаза, и он тут же начинал видеть сны. Потом они торопливо выпили чай с бутербродами, папа взял удочки, а Алёша – банку с червями, которых папа накопал ещё с вечера. Они уже собирались выйти, но бабушка остановила их и перекрестила – сначала Алёшу, а потом и папу.
Они вышли на улицу – и тут весь сон у Алёши сняло как рукой. Было уже светло, но солнце ещё не поднялось над лесом. Кругом стояла такая тишина, что шорох их шагов был, кажется, слышен на другом конце села. Пели птицы, названия которых Алёша не знал. Трава была покрыта обильной росой, и их ноги в сапогах стали сразу мокрыми.
Всё село ещё спало, и было так приятно ощущать, что сегодня ты встал раньше всех и идёшь на реку, чтобы заняться рыбной ловлей – настоящим мужским делом.
Миновав две улицы и один переулок, они вышли к реке. Алёша хотел сразу спуститься к воде, но папа возразил:
– На этом месте стадо пьёт, здесь вода мутная. А мы с тобой пройдём вверх по течению, там у меня свои заветные места...
Они прошли по тропинке, которая вилась вдоль берега, дошли до старой ивы и остановились.
– Вот здесь, – сказал папа. – Это с детства моё любимое место.
Они стали спускаться к воде, но оказалось, что любимое папино место уже занято. Рыбак, который там сидел, услышав их шаги, недовольно обернулся. Митька? И тут Митька!.. У Алёши даже дыхание перехватило от обиды.
– Привет, Мить... – начал было папа.
– Тихо вы!.. Всю рыбу распугаете!.. – зашипел на них Митька как настоящий гусь.
Папа смущенно потоптался на месте.
– Ну что ж, – сказал он Алёше. – Пойдем дальше, здесь место занято.
Когда они снова шли по тропинке, Алёша сказал:
– Неужели ты его прогнать не мог? Ты взрослый, а он – мальчишка!..
– Неправильно ты понимаешь, – ответил папа. – На рыбалке я рыбак – и он рыбак. Кто раньше пришёл, тот и место занимает. Это по справедливости.
– По справедливости?.. – возмутился Алёша. – А он вчера со мной по справедливости поступил?
– Поступил он, конечно, плохо, но мстить ему за тебя я не буду, – ответил папа.
– Почему? – настаивал Алёша. – Почему ему можно, а нам нельзя?..
Папа даже остановился.
– Странно, что ты этого не понимаешь, – сказал он. – Плохо поступать может только плохой человек. А ведь ты, кажется, себя считаешь хорошим?
Алёша обиделся и замолчал.
Вскоре они нашли подходящее место на берегу, расположились и закинули удочки. Рыбачил Алёша не первый раз в жизни: даже в городе они с папой несколько раз ходили удить рыбу на пруды в большом лесопарке. Но там, чтобы выловить несколько рыбок, приходилось сидеть подолгу, а здесь начало клевать сразу. Правда, поначалу клевала такая мелочь, что Алёша уже было расстроился. Но вот он вытащил хорошего окунька, потом другого, а потом... Потом кто-то так уверенно схватил Алёшиного червяка, так сильно дёрнул леску, что Алёша испугался. Но папа был рядом и начал руководить.
– Отпусти... – говорил он. – Теперь подтяни... Отпусти... А теперь подтяни поближе...
Так они подтягивали рыбину всё ближе и ближе к берегу. Она начала нервничать и метаться. Один раз она выпрыгнула из воды, и они увидели красавца-карпа, блеснувшего крупной чешуёй.
– Врёшь, не уйдёшь!.. – азартно кричал папа, приготовив сачок. – Подтягивай, ещё чуть-чуть...
Алёша потянул посильнее, и тут леска не выдержала – и лопнула... Карп ещё раз напоследок выпрыгнул из воды и скрылся в глубине вместе с Алёшиным крючком и грузилом. Только красно-белый поплавок болтался теперь на оборванной леске...
– Надо было тебе раньше сачок подводить! – воскликнул Алёша.
– Да ведь я дотянуться не мог! Тебе бы поближе её подвести!.. – оправдывался папа. – Ну, да что теперь... Ушла – значит, ушла...
Они помолчали. Продолжать рыбалку как-то расхотелось. Они ещё посидели, глядя на тихо журчащую реку, а потом стали собираться. В ведёрке трепыхались рыбёшки, которых они поймали.
Обратно они шли той же тропинкой. Дойдя до Митькиного места, они увидели, что Митька держит в руках здоровенного карпа. Заметив их, он гордо закричал:
– Видали такого быка? Кила на полтора тянет!.. А во рту-то, глядите, чей-то крючок с леской!..
– Это мой крючок! – закричал Алёша. – Это моя рыба, я её поймал!..
– Поймал?.. – притворно изумился Митька. – А если поймал – так где же она у тебя?
– Сорвалась, потому что леска не выдержала! – объяснял Алёша.
– В следующий раз, – наставительно сказал Митька, засовывая карпа в клеёнчатую сумку, – леску бери потолще, грузило потяжелыне и крючок поострее... Придёшь ко мне за советом – я тебя научу...
Он, конечно, издевался над Алёшей, но Алёша так и не нашёл, что ему ответить...
– Папа, можно я сегодня с тобой обратно уеду? – спросил Алёша, когда они уже подходили к бабушкиному дому.
Папа помолчал.
– Видишь ли... – сказал он. Когда вопрос был непростой, папа всегда начинал ответ с каких-то неглавных слов: "Видишь ли..., Понимаешь... Дело в том..."
– Чувства твои мне, конечно, понятны, – продолжал он. – Начало получается какое-то нескладное. Но ведь это же только начало. А за месяц, согласись, многое может измениться.
– Что, что может измениться? – нетерпеливо воскликнул Алёша. – Эту рыбу я уже не поймаю, Макариха меня теперь ненавидеть будет, и Митька всё равно не переменится!
– Кроме этой рыбы в реке и другие есть, – возразил папа. – Макарихе... а вернее, Анне Макаровне, я сейчас новое стекло вставлю. А Митька... Знаешь, и Митьку я бы тоже раньше времени не хоронил...
"Хорошо тебе рассуждать! – думал Алёша. – Ты-то уезжаешь, а меня здесь оставляешь. Бросаешь одного! Значит, никого-никого у меня на всём свете не осталось!.."
Они вошли во двор. Бабушкин кот Бантик, почуяв запах рыбы, важно подошёл к ним и стал тереться об Алёшины ноги.
– Видишь, один друг у тебя уже есть! – сказал папа, будто отвечая на Алёшины мысли. – Глядишь, со временем ещё кто-нибудь появится. А ты дай Бантику рыбки.
Алёша сел на крыльцо, поставил рядом ведёрко и стал кормить Бантика.
"Котом быть легче, – думал Алёша, глядя на ленивого Бантика. – Ешь рыбу, грейся на солнышке, да лови мышей..." Тут Алёша представил, что ему пришлось бы ловить мышей где-то в тёмном и, наверное, огромном бабушкином подполье, и даже вздрогнул. "Нет, – подумал он. – У котов тоже есть свои трудности..."
К вечеру того же дня папа собирался уезжать. А днём он ещё успел вставить новое стекло Макарихе, то есть Анне Макаровне, взамен разбитого. Алёша помогал папе и видел, как с их соседкой (которую про себя он все равно звал Макарихой) происходила удивительная перемена.
Как только папа с Алёшей пришли к ней с инструментом и занялись работой, на её лице вдруг появилась добродушная и даже какая-то смущённая улыбка, которая не сходила всё время, пока они работали. Потом она вынесла миску странных тёмно-синих ягод и подошла к Алёше.
– Аляксей, – сказала она. – Поешь-ка жимолости. У меня кусты сладкие...
– Да я не хочу, – пытался отказаться Алёша. Но Макариха как будто не слышала его.
– Ты ешь, ешь, – говорила она. – У меня не купленное, у меня своё...
А когда они закончили работу, она принесла им ковш густого топлёного молока. Они пили его с папой по очереди, а коричневую плёнку делили руками. Такого вкусного молока Алёша не пробовал никогда в жизни. А Макариха приговаривала свою любимую присказку:
– Пейте досыта, у меня не купленное, у меня своё...
Пока они с папой работали, в окрестностях несколько раз появлялась вихрастая Митькина голова. Один раз он, кажется, совсем уже решился подойти к ним, но тут сердитый женский голос позвал:
– Митька!.. Зойка ревит!... Где ты носишься, пострел?..
И после этих слов Митькина голова исчезла уже насовсем.
– А кто это Зойка? – спросил Алёша папу.
– Митькина сестра, – ответил тот. – Ей года три, наверное. Митька ей вместо няньки.
"Надо же, – подумал Алёша. – Митька о своей сестре заботится..." Но вслух ничего говорить не стал.
Папа уезжал из Блинков последним рейсом автобуса, в восемь тридцать вечера. Через час автобус привозил его в Зелёные горы, а в десять с чем-то папа садился на поезд, который утром приходил в город, где они жили.
Честно говоря, до последней минуты Алёша надеялся, что папа предложит ему ехать обратно вместе. Но когда он увидел, что папа уже собрал две свои большие сумки, сложив в них банки с бабушкиными соленьями и вареньями, он понял, что его, всё-таки, бесповоротно оставляют в Блинках.
Вообще-то, у него уже не было того уныния, как вчера вечером, когда они разбили окно, или сегодня утром, когда Митька поймал его карпа. Ведь теперь и Макариха уже на него не сердилась, да и Митька получался вовсе не таким страшным хулиганом, если возился со своей сестрой Зойкой. Но разведчик, знал Алёша, всегда должен себя подстраховать. Поэтому он подошёл к папе и напомнил:
– Ты мне обещал оставить адрес для письма...
– Ах да, письмо! – вспомнил папа. Он взял листок, написал на нём что-то, свернул несколько раз, заклеил клеем, взятым у бабушки на столе, и сказал:
– Вскрывать конверт только в случае смертельной опасности. Вам ясно?
Алёше понравилась эта военная формула, и он ответил тоже четко, по-военному:
– Так точно.
Потом они втроем попили чая на дорожку, а потом бабушка Даша сказала:
– А теперь, давайте-ка, все вместе о путешествующих молитовку прочитаем.
Они встали перед иконами и бабушка, открыв какую-то довольно потрепанную книгу, стала читать молитву. Язык был вроде бы русский, только очень старинный. Алёша слышал от родителей, что называется этот язык "церковно-славянским", потому что на нём служат в церкви. Некоторых слов Алёша не понимал, но общий смысл молитвы улавливал: бабушка просила Господа Иисуса Христа, чтобы Он подал "рабу Божию Николаю" (это значит, папе) Ангела Хранителя и избавил его в путешествии от всякого зла.
Потом они ещё присели на дорожку, потом бабушка перекрестила папу, поцеловала его и сказала:
– Ну, пора, сыночек.
Они шли по улице к автостанции. Папа нёс сумки, бабушка ему как могла помогала, а Алёша шёл немножко сзади, чтобы не путаться у взрослых под ногами.
Когда они подошли к автостанции, автобус на Зелёные горы уже стоял, в нем сидели люди, а водитель автобуса курил в сторонке, сидя на брёвнышке. Но вот он докурил свою папироску, плюнул на неё, затоптал и пошёл садиться в кабину.
Алёша понял, что вот сейчас они с папой расстанутся, и в горле у него запершило. Он хотел сказать на прощанье что-то мужественное, но папа вдруг поднял его на руки и крепко-крепко прижал к себе. Тогда Алёша тоже обнял его покрепче и ничего не стал говорить...
Они возвращались вдвоём: бабушка держала его за руку.
– У нас тут девочка одна хорошая есть, Лиза... – сказала вдруг бабушка. – Она тебя постарше, ей уже двенадцать лет, но очень добрая. Вот бы вам познакомиться...
Возражать Алёша не стал из вежливости и поэтому просто промолчал. Но про себя решил, что ни с какой Лизой он знакомиться не будет. Зачем? Какой толк дружить в девчонкой, даже если она и старше?
Чтобы Митька над ним издевался?.. Вот с самим Митькой можно было бы подружиться, но как?..
Бабушка Даша держала двух коз. Обе они были чисто белой масти, и даже звали их очень похоже: Косулька и Фасолька. Впрочем, кое-чем они и различались. У Косульки были рога, а у Фасольки не было; Косулька была бородатая, а Фасолька безбородая; у Косульки на щеках под ушами висели красивые сережки, зато у Фасольки шея была длинная, как у лебедя.
А ещё, как сказала Алёше бабушка, они отличались друг от друга характерами. Алёша не очень-то поверил, что у коз тоже бывают характеры, но бабушка пообещала ему, что он сам обязательно в этом убедится.
И случай для этого представился очень скоро. На следующий день после папиного отъезда, во вторник с утра, после завтрака, бабушка попросила Алёшу попасти коз. Пасти их надо было за огородами, на опушке берёзовой рощи.
Алёша взял ружьё и достал оставшиеся после их неудачной стрельбы пули. Пуль было всего семь. Алёша положил их в патронташ, закинул ружьё на плечо и вышел из дому. Бабушка уже ждала его во дворе, держа Косульку и Фасольку на верёвочных поводках.
Косулька стояла спокойно, а Фасолька норовила подобраться поближе к Косульке и боднуть её. Рогов у Фасольки не было даже маленьких, но она об этом, видимо, не знала и бодалась совсем по-настоящему. Косулька на Фасолькины наскоки не обращала внимания и мирно жевала траву.
Завидев Алёшу, Фасолька перестала бодаться и тут же подбежала к нему. Алёша уже знал, что она ждёт гостинца и заранее набрал в карманы побольше сухариков. Вытащив горсть сухариков, он протянул их Фасольке. Она изогнула шею и стала брать сухари с Алёшиной ладони мягкими теплыми губами.
Тут уже и Косулька повернула к Алёше голову, заинтересовавшись угощением. Но бабушка сказала:
– Ты, Алёша, сухарики побереги, они тебе сегодня ещё пригодятся. Давай-ка лучше отведём их, пусть траву щиплют.
И они пошли. Вести коз надо было так: первую Косульку, а следом – Фасольку. Фасолька, хотя и была большой забиякой, без своей подруги не хотела идти никуда: начинала упираться, кричать, пыталась вытащить голову из плетеного веревочного ошейника. Поэтому бабушка Даша шла впереди и вела Косульку, которая послушно бежала рядом с ней. А Алёша вёл Фасольку – вернее, Фасолька тянула Алёшу за бабушкой и Косулькой следом.
Так они прошли по проулку, по лужайке и пришли на поляну за бабушкиным огородом. Здесь она и пасла своих коз, вбив в землю два колышка и привязав коз на веревки. Привязывать Косульку и Фасольку тоже надо было умеючи: если вбить колышки слишком близко друг к другу, козы так перепутают верёвки, что потом распутывать их придётся час или два. А если развести их друг от друга далеко – они начнут беспокоиться, рваться и, в конце концов, обязательно вытащат колышки. И тогда... Тогда искать их надо будет неведомо где...
Но вот колышки вбиты, козы привязаны, и бабушка даёт Алёше последние наставления:
– Старайся, чтобы они тебя почаще видели и не волновались... Сиди под деревьями, чтобы голову солнцем не напекло... В лес не уходи, чтобы не заблудиться... А я приду часа через два и попить вам всем принесу...
Когда бабушка направилась обратно, Фасолька начала встревоженно блеять, но, поняв, что Алёша остается с ними, успокоилась и стала щипать траву. А Косулька давно уже занималась этим полезным делом.
...Алёша смотрел вслед бабушке и думал. Он именно думал о своей бабушке, Дарье Фёдоровне Овсянниковой. Что она была за человек? Разговаривала она с ним ласково, но Алёша, всё-таки, до сих пор не мог забыть, что она может быть строгой и поэтому всё время чувствовал внутри некоторую тревогу.
Но в бабушке для Алёши была и ещё одна непонятность: ведь бабушка Даша была верующей. В той комнате у неё был угол с иконами. Некоторые иконы были большие и старинные, другие – маленькие бумажные. Когда утром и вечером она вставала перед иконами и начинала молиться, в её лице появлялось что-то загадочное... Что-то такое, как у священника, которого они с папой видели в Зеленых горах; что-то такое, чего вовсе не было в Алёшиных родителях и других знакомых взрослых.
И вот эта вторая непонятность была для Алёши самой загадочной загадкой. Что за люди эти верующие? Как себя с ними вести? Пока что с бабушкой у них всё шло гладко, – так им ещё и некогда было поссориться, ведь папа-то уехал только вчера!
Вспомнив про папу, Алёша снова слегка загрустил. Месяц, целый месяц в одиночестве без самых любимых людей – мамы и папы! Правда, у бабушки Тони в прошлом году он тоже жил месяц. Но, во-первых, там он мог разговаривать с родителями по телефону, а, во-вторых, бабушка Тоня была человеком без загадок. Уж у нее-то никаких икон по комнатам не висело!..
И вдруг в этом месте его размышлений что-то как наподдало ему сзади! А он запнулся, да как полетел в бурьян! А тот, кто бил его, – захохотал каким-то нахальным смехом!..
Алёша вскочил и обернулся. Перед ним стояла Фасолька и требовательно блеяла. Оказывается, задумавшись, он подошёл к ней слишком близко. А она не упустила случая напомнить о себе и сейчас требовала у него угощения. Но Алёша так испугался и обиделся, что даже кулаком на неё замахнулся:
– Вот как дам сейчас!..
Он вправду хотел её ударить, но потом подумал, что если бабушка Даша узнает про его драку с козой... Он закинул на плечо упавшее ружьё и сказал Фасольке:
– Иди отсюда! Ничего у меня не получишь. Лучше я твоей подруге сухариков дам.
Он обошёл Фасольку стороной и подошёл к Косульке. При его приближении она подняла голову, но с места не тронулась, а только смотрела на Алёшу и жевала свою жвачку.
– Иди ко мне, – сказал он. – Я тебя угощу!
Он вытащил из кармана сухарики и протянул Косульке. Она заинтересовалась и подошла ближе. А Фасолька в это время, увидев, что Косульку угощают, возмутилась и стала кричать:
– Ме-э-э-э!..
– А тебе ничего не дам! – злорадно сказал Алёша. – Все сухари Косульке скормлю, поняла?..
И он стал кормить Косульку. У неё и вправду был совсем другой характер: она ела сухари спокойно, с достоинством, не оглядываясь и не суетясь. Зато Фасолька пришла в неистовство: дергалась, натягивала верёвку, возмущенно блеяла.
Алёше стало её уже чуть-чуть жалко, но он решил выдержать характер и наказать её как следует, чтобы запомнила хорошенько. Поэтому он шагнул к Косульке поближе и стал гладить её по голове. Она на него покосилась, но продолжала жевать сухарики.
Ну, а Фасолька, когда увидела, что Косульку гладят, прямо из себя вышла: она начала так дергать верёвку, так подпрыгивать, что даже Косулька повернулась к ней в недоумении и перестала жевать.
– Ешь! – сказал ей Алёша. – Не обращай внимания на эту глупую козу!..
И только он это произнёс, раздался треск. Это сломался колышек, к которому была привязана Фасолька. Как будто белая молния подлетела к Алёше и ударила его в бок!.. То ли от удара, то ли от страха, но ноги у него как-то враз подкосились. Но он бы не упал, если бы Фасолька тут же не ударила его во второй раз. А когда он уже упал, она стала тыкаться мордой в его карманы и требовать сухарей.
Дрожащей рукой Алёша выхватил из кармана горсть сухарей и бросил Фасольке. Она отвернулась от него и начала собирать сухари в густой траве. Алёша вскочил и побежал. Куда он бежал? Он не знал. Он вообще ничего не понимал в эту минуту. Он только чувствовал, как по его щекам текут слёзы, а сам он как-то странно подвывает:
– Ба-а-ба Да-а-а-ша-а-а!..
Но хотя он и бежал, не разбирая дороги, прибежал он в бабушкин дом быстро и безошибочно. Потом бабушка его успокаивала, потом они вместе пошли приводить коз обратно, а заодно – искать ружьё, про которое Алёша вспомнил только дома.
Обратно они шли в таком порядке: впереди – Алёша с Косулькой, сзади – бабушка с Фасолькой. На плече Алёши опять висело ружьё, а в патронташе было всего три пули. Остальные он растерял, когда падал в траву...
– И все-таки, две козы лучше, чем одна, – сказала бабушка, когда они поставили Косульку и Фасольку в загон. – Если б такая Фасолька одна была, она бы сразу в лес убежала. А ведь в лесу – волки!..
"А, может, и к лучшему было бы", – подумал Алёша, но бабушке ничего не возразил.
После обеда бабушка легла отдохнуть, потому что вставала она очень рано. А Алёше спать совсем не хотелось. Он посидел на крыльце, прошёлся по двору, зашёл в огород и проверил, что растёт на грядках. На грядках росли лук и чеснок, морковь и свёкла, редиска и горох, разная зелень вроде укропа и петрушки. Но в общем, ничем особенным он там не заинтересовался.
Потом он вышел в сад и походил там среди деревьев. Больше всего у бабушки Даши было яблонь. Много было вишен и слив, а в углу сада росли четыре старые груши. Пройдя под грушами, Алёша вдруг увидел, что в заборе в этом месте была дыра. Она была не очень большая, но Алёше пролезть было можно.
Он сначала заглянул в дыру и осмотрелся. За забором тоже был деревенский проулок, только незнакомый. Алёша подумал, что сейчас как раз подходящее время, чтобы с ним познакомиться. Он пролез через дыру и пошел по проулку. Видно было, что ходили здесь редко, поэтому все поросло ровной травкой, и только посредине вилась почти незаметная тропинка.
Алёша шёл по тропинке и смотрел по сторонам. С куста сорвалась сорока, где-то недалеко залаяла собака, но людей видно не было. Тропинка повернула налево, потом направо, потом обогнула большое дерево. И тут Алёша даже остановился от изумления: тропинка привела его прямо к большой церкви.
"Это про неё нам в Зелёных горах священник говорил", – сообразил Алёша и решил подойти поближе.
Он сразу понял, какой огромный тут требовался ремонт: со стен почти везде осыпалась штукатурка, во многих оконных проёмах не было стёкол и даже рам, на острой крыше колокольни росла берёза. И даже ограда вокруг храма сохранилась только местами. Но ремонт, видимо, шёл, потому что повсюду виднелись штабеля кирпичей, досок и брёвен, высились большие кучи песка и щебня.
Возле церкви никого не было видно. Алёша осмелел и решил подойти поближе. Он вошёл во двор, обошёл кучу щебня и штабель длинных неструганных досок. Теперь перед ним оказалась гора мелкого белого песка, а на песке... На песке лежала чья-то маленькая кукла и были, как в песочнице, вылеплены из песка какие-то домики и валялся пластмассовый совок.
Такая картина Алёшу успокоила: если здесь бывают дети, то и его ругать не будут. Он хотел пойти дальше вокруг храма, но песочный городок привлёк его внимание. Видно было, что строили его не торопясь и с любовью.
Алёша присел и стал рассматривать постройку, потом он как-то незаметно для себя взял совок и подправил некоторые дома. Получилось здорово, и тогда Алёша решил посередине построить большой дворец. Для этого надо было сломать несколько старых домов. Ломать их было жалко, но делать нечего... Алёша совком стал сравнивать мешающие домики, и тут над ним прогремел чей-то голос:
– Это ты чего здесь хозяйничаешь, а?..
Алёша замер. Голос был такой громкий и грубый, что Алёша боялся даже поднять голову и посмотреть, кому он принадлежит. А голос продолжал:
– Я давно смотрю, как ты тут все ломаешь... А какое право?.. Не ты строил – не тебе ломать!..
Алёша наконец осмелился и поднял глаза. Лучше бы и не поднимал! Над ним стоял кто-то не очень высокий, но такой волосатый!.. Всё лицо его заросло густыми рыжими волосами. Волосы росли из щёк, из ушей и даже, как показалось Алёше, из глаз.
"Леший!" – мелькнула у Алёши мысль. А Волосатый продолжал:
– Думаешь, если ты не мой, так я тебя за вихры не могу оттаскать?..
"Он думает, что я немой! – осенило Алёшу. – Ну и пусть думает! Я и буду немым!.."
Алёша поднялся с совком в руках. Он ткнул себя совком в грудь, а потом куда-то в воздух.
– М-м-м, – промычал он. Потом положил совок и сложил из пальцев какие-то фигуры, как видел несколько раз у глухонемых.
– М-м-м... – сказал он ещё раз.
– Чего-чего?.. – изумленно спросил Волосатый. – Ты чего это, мальчик?
Алёша осмелел. Он ещё помахал руками и снова помычал:
– М-м-м!..
– А... Так ты, стало быть, ничего не понимаешь... – озадаченно сказал Волосатый. А Алёша повернулся и потихоньку пошёл прочь.
– Да ты погоди! – сказал Волосатый. – Я знал... Ты иди сюда, поиграй!..
"Заманивает! – понял Алёша. – Только бы выйти отсюда, только бы спастись... Господи, помилуй!" Он сказал эти слова как-то неожиданно для себя, наверное, потому, что уже слышал их от бабушки Даши.
– Ты это, мальчик... Извини, конечно!.. – доносилось сзади. – Я тут в церкви сторожем работаю, обязан за порядком следить...
"Только бы он за мной не пошёл, только бы не пошёл!.." Алёша миновал штабель досок, кучу щебня, вышел за ограду... До большого дерева оставалось шагов двадцать. Бежать было нельзя, ведь если ты убегаешь – значит, в чем-то виноват. Но вот тропинка завернула за дерево, и церковь с её волосатым сторожем скрылась из виду.
И тут Алёша побежал. Он, конечно, не плакал, как утром, когда его побила Фасолька, но обида всё равно глодала сердце: он убегает второй раз за один день! "Трус! Тряпка! Маменькин сынок!" – говорил он себе со злостью.
Потом он остановился и заставил себя пойти шагом. Вот и бабушкин забор, вот и дыра в заборе. Алёша подошел к забору и оглянулся. Проулок был тих и пустынен, как и полчаса назад, когда он в него выходил.
"А может, мне всё это приснилось?" – мелькнула у Алёши мысль. Но это была, конечно, неправда. И храм, и песок, и сторож – всё это только что было наяву с ним, Алексеем Овсянниковым, учеником второго "Б" класса школы номер тринадцать... Тринадцать!.. Несчастливое число!.. Так вот почему ему так не везло в деревенской жизни! Был бы номер школы какой-нибудь другой – всё и сложилось бы совсем по-иному!..
Алёша прошёл через сад, вышел в огород, подошёл к грядке лука и сорвал длинную зелёную стрелку. Он представил, какая она горькая на вкус и его даже передёрнуло. "Ну, и пусть", – сказал он себе и стал жевать. Скоро в горле начало першить и жечь, но он доел стрелку до конца. Странно, но ему как-то немножко полегчало. "А может, если каждый день есть зелёный лук, то станешь смелым? – подумал он. – Надо попробовать. Горько, конечно, но ради храбрости перетерпеть можно..." Но тут он снова вспомнил Волосатого, и по спине его прошёл озноб. Это сколько же надо было съесть лука, чтобы не бояться такого страшного человека?.. Нет, наверное, ему это будет не под силу...
Алёша вздохнул и пошёл в дом. У себя в городской квартире он бы сейчас включил телевизор и обо всём быстро забыл, но у бабушки Даши телевизор был сломан уже много лет. И почему-то, она его всё никак не могла починить. Поэтому он решил, что сегодня обязательно напишет письмо папе и маме. Может быть, сразу он его и не будет отправлять, но лучше пусть оно уже будет готово. На всякий случай...
Впрочем, к вечеру Алёша немножко успокоился и подумал, что письмо ведь можно написать и завтра днём, а с утра неплохо бы сходить на рыбалку. Когда он спросил про рыбалку у бабушки Даши, она сначала сомневалась, но потом все же отпустила его и даже помогла накопать червей.
После ужина они уже расходились на ночь, и тут Алёша спросил:
– Баба Даша, а почему сторож в церкви такой волосатый?
– А ты где же его видел? – удивилась бабушка. – Разве ты в храме был?
– Я там мимо проходил, – дипломатично ответил Алёша.
– Сторож наш хоть и лохматый на вид, но душой добрый, – ответила бабушка. – Кстати сказать, он и есть папа той самой Лизы, про которую я тебе говорила.
Папа?.. Представить, что у Волосатого есть дети и он тоже чей-то папа, Алёше было почти невозможно. Но Лиза-то эта хороша! Иметь такого папу!.. И после этого бабушка хочет, чтобы он с ней подружился?.. К тому же, если он познакомится с Лизой, то Волосатый тут же узнает, что Алёша никакой не глухонемой! А это значит, что Алёша его обманул...
Но в этом месте Алёша, к счастью, уснул, и его неприятные раздумья прервались сами собой...
Утром бабушка разбудила Алёшу даже чуть пораньше, чем в прошлый раз. Есть он не захотел и только выпил стакан чая с конфетой. Взяв удочку и червей, он вышел из дому.
Тумана на этот раз не было, зато на небе, не так уж далеко от восходящего солнца, Алёша увидел серп месяца. Как будто солнце и луна, пока люди их не видят, решили встретиться и договориться о каком-то секретном деле.
Алёша запомнил дорогу к реке с прошлого раза. Вот место, где стадо пьёт воду. А вот и дерево, где когда-то в детстве любил ловить рыбу его папа. Никого! Алёша понял, что сегодня ему, наконец, повезло. Он даже тихонько засмеялся от радости.
Он быстро спустился к воде, расположился, насадил на крючок червя и закинул удочку. Клевало даже лучше, чем в прошлый раз, и скоро у него уже было пять довольно крупных плотвичек. Но он сегодня решил не уходить с реки без настоящей крупной рыбы...
И тут он почувствовал, что сзади кто-то стоит, и обернулся. Митька!.. В руках у него тоже была удочка и его всегдашняя клеёнчатая сумка.
– Так... – сказал Митька зловеще. – Чужие места занимаем? Порядки свои наводим, да?..
– Тише, рыбу распугаешь! – сказал Алёша, как Митька им с папой в прошлый раз.
– Чего?.. – Митька принял угрожающий вид. – Это мое законное место, понял?..
– Река общая, – сказал Алёша. – А место это папино. Он тут рыбу ловил, когда тебя ещё и на свете не было!
– Ты меня своим папой не пугай! – закричал Митька. – Твой папа где живет? В городе! Вот пусть в своём городе и ловит свою рыбку!.. А здесь моё место, моё! И здесь я буду ловить!.. Сворачивай свою удочку.
Алёша молчал и не двигался с места. Что было делать? Драться? Но Митька был старше на целый год и, наверное, сильнее. Удочку собирать? Но это значит, он опять струсил, в который уже раз подряд!.. Он не мог ни на что решиться и потому продолжал сидеть и молчать.
– Ну всё, – сказал Митька. – Я тебя предупреждал, понял?..
Он подошёл и пнул Алёшину банку с червями. Крышка открылась, черви рассыпались по земле и тут же начали расползаться в разные стороны. От возмущения у Алёши даже перехватило дыхание. Он вскочил и бросился на Митьку...
...Когда они перестали драться, ни о какой рыбалке уже можно было не думать. Алёшина удочка была сломана, Митькина уплывала вниз по течению реки. Место, на котором они дрались, было вытоптано, как будто здесь прошло стадо носорогов. У Алёши все лицо было в ссадинах, у Митьки под глазом набухал большой фиолетовый синяк.
– Ты мне за удочку ответишь, – говорил, задыхаясь Митька.
– Ты мне тоже, – отвечал ему Алёша, тоже задыхаясь.
Они помолчали. Потом Митька сказал:
– В общем, так. Ты теперь из своего двора не выйдешь. А если выйдешь – пеняй на себя...
Он поднял клеенчатую сумку, бросил туда выпавшую банку с червями и пошёл прочь. Он шёл ссутулившись, и Алёша подумал, что Митька, конечно же, хотел наловить рыбы, чтобы накормить свою сестру Зойку и свою мать. А вот теперь он вернется домой ни с чем, и все станут называть его лодырем и драчуном и вообще, никчёмным человеком. А он, Алёша, придет к бабушке, и та будет смотреть на него с укоризной, а потом станет расспрашивать, с кем он дрался и из-за чего. Что он ей ответит? Из-за чего они подрались?..
Алёша сел на камень и заплакал. Он плакал не потому, что было больно и не потому, что была совершенно сломана одна из двух его удочек. Он плакал потому, что их драка была не из-за чего...
Когда Алёша пришёл домой, бабушка уже всё знала. Оказывается, Митькина мать, как только увидела сына с синяком, заставила его всё рассказать, а потом пошла к бабушке Даше и пожаловалась ей на Алёшу. И вот теперь бабушка сидела на крыльце и поджидала своего внука.
Алёша хотел пройти мимо, но когда увидел печальные бабушкины глаза, то почему-то остановился, потоптался возле неё, а потом и вовсе сел рядышком на крыльцо.
Они долго сидели молча. Да и что тут скажешь? Что драться нехорошо? Так кто же этого не знает! Что надо уступать друг другу? Так всё равно же никто никому не уступает!.. И поэтому они сидели и молчали.
Но вот бабушка прервала их бесконечное молчание.
– А ты не слышал про святого Преподобного Серафима Саровского? – спросила она.
– Нет, – сказал Алёша. Он ждал, что бабушка будет говорить о драке и потому удивился такому странному вопросу. Но не только удивился, а ещё и вздохнул с облегчением: по крайней мере, не надо было объяснять бабушке, кто, кого и куда ударил...
– Хочешь, я тебе о нём одну историю расскажу? – спросила бабушка.
– Конечно, бабуля, очень хочу! – воскликнул Алёша. Он готов был слушать теперь любые истории.
– Ну так послушай!..
...Преподобный Серафим жил в России много лет назад. И был он монахом. А монах – это человек, который всю свою жизнь отдал на служение Богу.
Главное дело монаха – молитва. Вот и Преподобный Серафим молился день и ночь за нашу Российскую страну и за весь человеческий род.
Преподобный жил уединенно, но к нему приходило множество людей. Они искали у него утешения в скорбях, просили совета в трудном деле, хотели, чтобы он помолился Богу об их спасении.
Но однажды к нему пришли злые люди, разбойники. Вообще-то, были они из соседних крестьян, но жили небогато, а работать не хотели. Зато они думали, что Преподобный Серафим имеет много денег и решили его ограбить.
Когда они пришли, старец был один. Приступили они к нему и потребовали денег. Конечно, денег у него не было – ведь монах дает обет нестяжания, бедности. Ослеплённые грабители напали на святого и стали бить. Избили до полусмерти, ничего не нашли, и ушли с проклятиями...
К вечеру очнулся Преподобный Серафим, кое-как встал и побрёл в монастырь. Увидели его братья-монахи и ужаснулись – так много было на нем ссадин и кровоподтёков. Бросились они к нему и спрашивают, что случилось. Но он ничего им не сказал...
– Почему не сказал? – удивился Алёша. – Ведь их же надо поймать!
– А вот Преподобный считал, что не надо, – ответила бабушка.
– Почему? Ведь это разбойники!
– Да, они ему причинили зло. Но он не хотел отвечать на это новым злом. И когда их поймали и хотели судить, он стал просить, чтобы их не наказывали, а отпустили с миром.
– Так они же снова грабить пойдут! – возмутился Алёша такой несправедливостью.
– Так многие думали, – ответила бабушка. – Но когда эти крестьяне увидели доброту Преподобного, – раскаялись от всей души и сами бросились просить у него прощения...
Они снова немного помолчали.
– А теперь скажи, – попросила бабушка, – могли вы сегодня разойтись без драки?
– Наверное, могли, – нехотя ответил Алёша. Бабушка задевала самое больное место.
– А что нужно было сделать, чтобы драки не было?
– Стерпеть, когда Митька мою банку с червями опрокинул...
– Мог ты стерпеть? – допытывалась бабушка у Алёши.
– Не мог! – замотал он головой. – Ведь я первый занял это место! А папа меня учил, что есть такой закон: кто раньше пришёл, тот и место выбирает!.. И никто никого сгонять не имеет права!..
– Митька, конечно, нехорошо поступил, – согласилась бабушка. – Но и ты ему тем же ответил. Но если вы всё время будете друг другу мстить – когда же ваша вражда кончится?
– Не знаю, – честно ответил Алёша. – Может, и никогда.
– Неужели ты этого хочешь? – спросила бабушка с тревогой.
– Нет, конечно! Но что я могу сделать?
– А вот Преподобный Серафим своих обидчиков простил... – задумчиво сказала бабушка.
Алёша промолчал. Что он мог ответить? Ведь бабушка сама сказала, что Преподобный Серафим был необычный человек, святой. А он, Алёша – кто? Обыкновенный мальчик как все, да к тому же ещё и не очень верующий. И если он начнёт прощать всех своих обидчиков – то что это будет? Алёша представил эту страшную картину, и его даже немножко затошнило. И тут он вспомнил, что сегодня ещё ничего не ел.
– Бабуль, а молочко есть? – спросил он дипломатично.
Но бабушка повела себя как-то странно. Она не сказала: "Есть" или "Нет", она ответила совсем как папа в трудных случаях:
– Понимаешь, внучек...
Алёша даже повернулся к ней – чего это она? На простой его вопрос о кружке молока хочет ответить как-то особенно? А бабушка продолжала:
– Я ведь тебе не случайно рассказала о Преподобном Серафиме. Он был человек верующий.
– Ты тоже верующая, я понимаю, – сказал Алёша.
– Да, я верю в Бога и в Церковь Его верю, – ответила бабушка. – И стараюсь жить по законам Церкви.
– А какие это законы? – спросил Алёша.
– Законов духовной жизни много, но самые главные очень просты – любить и почитать Бога и любить людей. Но чтобы почитать Бога правильно, православно, надо исполнять церковные правила. А по правилам этим верующие люди должны иногда поститься.
– А что это, "поститься"? – осторожно спросил Алёша. Ох, чувствовал он в этом бабушкином разговоре какой-то подвох для себя!..
– Поститься – это значит не есть мясного и молочного в определённые дни. В году есть четыре больших поста: Великий пост перед Пасхой, Филиппов перед Рождеством, Петров перед праздником Петра и Павла и Успенский – перед Успением Божией Матери. А ещё определено поститься в среду и пятницу каждой недели.
– А сегодня какой день?
– Вот сегодня-то как раз среда, – сказала бабушка. – Потому я и хотела тебе предложить немножко вместе попоститься. Ведь ты же у нас крещёный, православный христианин...
– Да я и в Бога-то не верю! – воскликнул Алёша.
– Не говори так, внучек... Ты пока просто Его не знаешь. Но если мы потихоньку начнём обучаться правилам Церкви – нам будет легче свою веру понять…
– Так сегодня, значит, молока нельзя? – спросил Алёша.
– Если ты согласен со мной попоститься, то нельзя, – ответила бабушка.
Алёша задумчиво помолчал. Молока, прямо скажем, хотелось. С другой стороны, не согласиться было неудобно: ведь бабушка всё равно будет поститься. А бабушка старенькая, сил мало, ей, наверное, ещё больше молока хочется.. Но кое-что Алёша всё же решил уточнить.
– А для чего вообще пост? – спросил он. – Если у человека еды полно – для чего ему соблюдать эти правила?
– Верующий человек должен уметь ограничивать себя, – ответила бабушка.
– Как это "ограничивать"?
– Это значит – лишать себя чего-то приятного. Человек должен научиться терпеть трудности, быть мужественным. А пост – это и есть наука мужества.
Про мужество Алёше понравилось.
– Ладно, сказал он. – Молоко сегодня не пьем и мужество воспитываем. А курочка жареная ещё осталась?
– Так ведь и мяса в пост тоже нельзя, Алёшенька, – засмеялась бабушка.
– А папа говорил, что курица – это птица! – удивился Алёша.
– Но мясо куриное – все-таки, мясо, – ответила бабушка.
– Да... – протянул Алёша. – А что же мы сегодня есть-то будем?
– Я пирог с капустой испекла, – ответила бабушка. – И кисель сварила. Ведь ты же у меня голодный?
– Как зверь!.. – ответил Алёша, и они пошли в дом.
...Поели они, к удивлению Алёши, очень даже вкусно, и отсутствия мяса и молока он почти не заметил. Но когда они уже допивали кисель, бабушка вдруг спросила:
– Что же мы с Митькой-то будем делать?
Алёша чуть не поперхнулся. Опять она про Митьку! А что он, Алёша, может сделать с человеком, который его ненавидит?
– Не прощенья же мне у него просить? – возмущённо сказал он. – Прощенья должен просить тот, кто первый начал!
– А мне кажется, прощенья просит тот, кто добрее и умнее, – ответила бабушка.
Они снова помолчали. Потом Алёша сказал:
– Знаешь, баба Даша, я уж лучше домой уеду, чем у Митьки прощенья просить.
– Ну хорошо, – согласилась бабушка. – Не можешь, так не можешь. В конце концов, не всё сразу. Но, может, хотя бы отдать ему твою удочку, вместо потерянной?
– Да ведь у меня всего одна осталась! С чем же я-то буду? – удивился Алёша.
– А я как раз завтра в Зелёные горы собираюсь по пенсионным делам, могла бы там тебе новую удочку купить.
Алёша задумался. Он думал долго, и бабушка поняла это молчание по-своему.
– Тебе, наверное, удочки жалко? – спросила она. – Так я тебе такую же постараюсь найти.
– Не в этом дело, – сказал Алёша. – Но если я ему удочку отдаю, значит, я все-таки у него прощенья прошу. Хоть и не словами, так делом, правильно? Ты только честно мне скажи!
– Правильно, – помолчав, ответила бабушка.
– Так ведь он просто-напросто решит, что я струсил! – воскликнул Алёша. – И в следующий раз будет опять меня пугать!.. Он ещё и ружьё у меня потребует, вот увидишь!..
Теперь задумалась бабушка Даша. Она думала всерьез, и Алёша понял, что они и вправду решают трудный вопрос.
– А хочешь, я одна схожу и отнесу Митьке удочку? – наконец спросила она. – Уж я найду такие слова, чтобы он ничего плохого про тебя не подумал.
Алёша вдруг понял, что пока он не отдаст Митьке эту несчастную удочку, бабушка не успокоится.
– А ты мне завтра точно такую же купишь? – спросил он.
– Точь-в-точь! – воскликнула обрадованная бабушка.
– Ладно, неси, – разрешил Алёша.
– Умница ты мой! – обрадовалась бабушка ещё сильнее, обняла и поцеловала его. А потом добавила:
– Я почему о Колобковых так беспокоюсь? Ведь они без папы живут, им материально трудно, и Митькина рыбалка – это не баловство, а семье подспорье. Он, может, даже сегодня что-нибудь наловит, а я им вечером ещё козьего молочка отнесу.
– Ладно, чего там, я не против, – подобрел Алёша. Теперь, когда бабушка пообещала ему купить точно такую же удочку, ему было совсем не жалко отдать эту Митьке. Он сходил в чулан, принёс бабушке удочку и она, перекрестившись, отправилась к Колобковым.
Алёша остался ждать её, сидя на крыльце. Тут к нему подошёл Бантик и потребовал, чтобы Алёша его гладил. Хотя Бантик был всего-навсего кот, Алёша его немного побаивался – такой он был огромный и важный. Алёша послушно стал его гладить, а Бантик начал мурлыкать. Он мурлыкал так, как будто внутри у него включился огромный мотор с трещоткой. И вдруг Алёша понял, что Бантик, хоть и не человек, может быть очень даже подходящим собеседником.
– Вот скажи мне, Бантик, друг дорогой, – начал он разговор. – Ты с соседскими котами из-за чего дерешься?
Бантик перестал мурлыкать и прислушался.
– Правильно, – подтвердил Алёша. – Защищаешь своё котовое достоинство. А разве я не имею такого права?
Бантик повернул к Алёше голову. Видно было, что он с ним полностью согласен.
– А всё-таки, посмотри, какой я добрый! – с гордостью сказал Алёша. – Мне для своего заклятого врага даже удочки не жалко! А потому что я кто? Я верующий, православный человек!..
И тут Бантик увидел кого-то в кустах возле забора. Он на секунду застыл, а потом пулей метнулся в чащу. Раздался дикий кошачий вой, и возле забора закрутился клубок из двух котов. Алёша успел разглядеть, что второй кот был рыжий Митькин Суслик. Вообще-то, Суслик никогда не заходил во двор к Овсянниковым, потому что Бантик был гораздо сильнее его. Вот и сейчас от Суслика летели рыжие клочья во все стороны. Видно было, что он не прочь сбежать, но Бантик никак не давал ему даже повернуться спиной.
Алёше стало жалко Суслика. Он позвал Бантика, думая его отвлечь:
– Кис-кис-кис!..
Куда там! Бантик даже головы в ответ не повернул. Тогда Алёша встал и направился к дерущимся котам. Когда он подошёл совсем близко, Бантик всё же повернулся и посмотрел на него вопросительно. В ту же секунду Суслик сделал прыжок, взлетел на забор и был таков.
Бантик его даже не преследовал. Он улегся тут же, на месте побоища и закрыл глаза, как будто сразу напрочь забыв о своём противнике. Но видно было, что он всё ещё переживает прерванную драку.
Алёше почему-то расхотелось о чём-то ещё говорить с Бантиком. Он вернулся на крыльцо и снова сел на ступеньку. Что-то долго не шла от Колобковых бабушка Даша. А может, там не оценили Алёшиной щедрости и что-нибудь ещё с неё потребовали? Теперь уже Алёша пожалел, что не пошёл вместе с ней – ведь он мог хотя бы защитить её в трудную минуту.
И тут бабушка появилась. Вид у неё был такой, что Алёша даже испугался: она шла понурившись, как ученица младшего класса, получившая двойки сразу по всем предметам. А в руках... В руках она несла его удочку!
Алёша так удивился, что даже не мог ни о чём её спросить. Он сидел и молча смотрел, как бабушка дошла до крыльца, прислонила удочку к стене и села рядом с ним на ступеньку.
– Да, внучек... – сказала наконец бабушка. – Не смогла я вас помирить, вот ведь беда какая...
– А что он? – как-то отрывисто спросил Алёша.
– Сказал, что подачек от тебя не возьмет и обиды не простит.
– Вот! – воскликнул Алёша. – Говорил я тебе, говорил?.. А ты ещё хотела, чтобы я у него прощенья просил!.. Да такой человек разве хорошие слова понимает?
– Хорошие слова все понимают, Алёша, – сказала бабушка. – Надо только уметь их сказать. А я, наверное, не сумела...
Это она-то, учительница на пенсии, не сумела поговорить с учеником третьего класса Колобковым, да ещё, наверняка, двоечником!.. Такого Алёша уже не мог вытерпеть: он встал, взял удочку, отнёс её обратно в чулан и пошёл к себе полежать, – ведь встал он сегодня на рассвете...
...Алёша сидел на заветном папином месте на берегу реки и удил рыбу. Только на крючок он насаживал почему-то не дождевых червей, а пластмассовые пули от своего ружья. Ловилось отлично, хотя рыба была какая-то чересчур резвая: как только Алёша опускал очередную пойманную рыбёшку в банку – она тут же выскакивала из неё, прыгала в реку и уплывала.
Алёше надоела эта чехарда и он уже хотел пойти домой, как вдруг почувствовал, что попалось что-то очень крупное – и стал тянуть. Рыба сопротивлялась и билась в реке. Тогда Алёша напряг все силы и выдернул её из воды.
Увы... Это был не карп и не карась – это был их кот Бантик. Бантик упал на берег, встал, отряхнулся и сказал писклявым девчоночьим голосом:
– Ну почему эти мальчишки никак не хотят мирно жить?..
У Алёши даже дух от возмущения захватило: совсем недавно, сидя на крыльце, они с Бантиком договорились защищать своё достоинство до последней капли крови, а теперь этот лживый кот вон как заговорил, да ещё девчоночьим голосом!..
Алёша хотел крикнуть: "Предатель!" – и проснулся. Но нет, видимо, ещё не проснулся, потому что из соседней комнаты, теперь уже наяву, он услышал этот девчоночий голос Бантика:
– Вы ответьте мне, Дарья Фёдоровна, ведь вы столько лет учительницей были!..
– Понимаешь, Лиза... – сказала бабушка.
Лиза?.. Так это, слава Богу, не Бантик разговаривает!.. Алёша, наконец, окончательно проснулся и всё вспомнил. Но как только он вспомнил их с Митькой драку, так у него сразу заболели все синяки и ссадины. Потом он вспомнил, что Митька не принял от него удочку и объявил ему войну. А в соседней комнате, стало быть, сидела сейчас та самая Лиза, девочка двенадцати лет, с которой бабушка хотела его познакомить. Но зачем ему это знакомство? Вот если бы она могла их с Митькой помирить...
И тут он понял, что бабушка и Лиза разговаривают как раз о них с Митькой, – и прислушался. А бабушка продолжала:
– Мальчиком быть, Лиза, наверное потруднее, чем девочкой.
– Это почему? – удивилась Лиза.
– Мальчику надо свою силу доказывать, своё мужество. И каждому хочется в своей компании быть уважаемым, авторитетным. А это нелегко. Вот мальчики с раннего возраста и соперничают друг с другом...
– А мне кажется, – сказала Лиза, – это всё оттого, что они в Бога не верят. Ведь Христос смирению людей учил!.. А если есть смирение – какое может быть соперничество?..
– Я с тобой согласна, – ответила бабушка, – но ведь человек не сразу приходит к вере. К Богу идти надо долго и терпеливо. Потому и называется христианская жизнь – путь ко спасению...
Так эта Лиза, выходит, тоже верующая? Это было странно. Алёша всегда думал, что верующими бывают люди пожилые, в крайнем случае, взрослые. А тут девочка двенадцати лет! Алёше стало интересно, какая она, эта девочка. Наверное, в платочке, как старушка, в тёмной жакеточке, а в руках какой-нибудь узелок?
Хорошо бы посмотреть на неё, только незаметно. Алёша встал и тихонько подкрался к двери. И тут половица под ним предательски заскрипела.
– А вот и Алёша проснулся, – сказала бабушка.
Делать нечего, пришлось выйти из своего укрытия. Алёша вошёл в большую комнату, где сидели бабушка с Лизой и хрипло сказал:
– Здрассте...
– Здравствуй, Алёша, – ответила Лиза радостным голосом. А чего ей было радоваться?
Алёша украдкой посмотрел на неё. Ничего особенного он не заметил. Ни старушечьего платочка, ни узелка в руках у неё не было. И вообще эта Лиза была обычная девчонка, только волосы рыжеватые и много веснушек на носу.
– Садись, чайку с нами попей, – сказала бабушка.
– Лучше бы молока, – сказал Алёша.
– Да ведь сегодня среда, постный день! – засмеялась Лиза.
Ещё и она будет учить его, что и когда можно есть и пить!..
– Знаешь, бабуль, я лучше пойду, в саду погуляю, – сказал Алёша.
– Но ведь Лиза специально пришла, чтобы с тобой познакомиться! – удивилась бабушка.
– Так мы уже и познакомились, – ответил он.
– Да пусть идёт, Дарья Фёдоровна! – опять встряла Лиза. – Ему после сна надо воздухом подышать. Только на улицу не выходи, Алёша, а то там Митька тебя поджидает, чтобы драться...
Час от часу не легче! Эта командует, куда ему надо идти, а тот ждёт, чтобы опять драться!..
Алёша вышел на крыльцо. На улице заметно похолодало и по небу плыли серые тяжёлые облака. Того и гляди – дождь начнётся. А вдруг лето уже кончилось и целый месяц будет стоять осень?..
Как тяжело было у него на душе! Он надеялся, что его деревенская жизнь будет безоблачной и интересной, а вместо этого с первого же дня – одни неприятности! Разбитое стекло Макарихи, сорвавшийся карп, взбунтовавшиеся козы, страшный сторож, драка с Митькой, да ещё в придачу эти посты, в которые нельзя пить молока... А теперь, ко всему, Лиза, которая появилась, видимо, чтобы его поучать и над ним командовать!.. И вдруг Алёша ясно понял, что он несчастный человек. Самый несчастный во всех Блинках, где каждый живёт своей устоявшейся жизнью... Самый одинокий и забытый всеми, никому не нужный...
У него защипало в носу и перехватило горло. Чтоб никто не увидал его слабости, он сбежал с крыльца, прошёл огород и ушёл в глубину сада. Там он сел на какой-то старый пенёк и стал плакать. Он плакал оттого, что никому ничего не мог объяснить. А ведь он, Алёша Овсянников, достоин любви и уважения людей. Но как объяснить им, что ничего плохого он не хочет, и всё это плохое происходит само собой, против его воли?..
Он поплакал, потом вытер слёзы и стал просто сидеть. Он сидел и представлял, что когда-нибудь вырастет, станет большим и сильным мужчиной и приедет навестить свою бабушку. И все выйдут, чтобы с ним поздороваться: Макариха, Лиза, Митька с матерью и сестрой Зойкой. Приковыляет, конечно, и сторож, услышав, что к Овсянниковой приехал её внук. И он будет здороваться со всеми за руку, как равный, а все будут улыбаться ему и говорить...
– Алёша! – раздался вдруг Лизин голос. – Алёша, ты где?
Она была уже, наверное, где-то в саду, потому что голос её слышался где-то рядом. Что ей нужно? Может, вовсе не отвечать? Но если она пошла его искать – всё равно найдет. Не бегать же ему от неё, в конце концов...
– Алёша, где ты? – снова позвала она.
– Здесь, – ответил Алёша.
Лиза вышла из-за деревьев и остановилась перед ним. Только бы не догадалась, что он плакал! Но она, кажется, ничего не заметила.
– Алёша, – сказала она, – я завтра опять приду... Он промолчал. Ну придёт и придёт, он-то при чём?
А Лиза продолжала:
– Дарья Фёдоровна попросила меня с тобой побыть и за хозяйством присмотреть, пока она в Зеленые горы съездит.
– Это ещё зачем? – встрепенулся Алёша. – Я не маленький, могу и один остаться!
– Ой, ты не думай, я тебе не помешаю! – воскликнула Лиза. – Я даже на глаза тебе не буду попадаться.
Такая её предупредительность его как-то смягчила.
– Да мне-то что, – сказал он. – Мне не жалко, пожалуйста, приходи.
Видно было, что Лиза этим его словам очень обрадовалась. Она даже расплылась в улыбке, отчего её веснушки как будто запрыгали по лицу.
– А ты читать любишь? – спросила она. – Хочешь, я какую-нибудь книгу принесу?
– А какую?
– У меня много разных: Жития святых, Закон Божий, молитвословы...
– А это интересно?
– Очень интересно. И полезно тоже.
– Ну принеси, – сказал Алёша. Он понимал, что отказаться как-то невежливо.
– А можем ещё погулять вместе, – продолжала Лиза. – Я тебе наш храм покажу...
– Ну нет, – воскликнул Алёша. – В вашем храме такой сторож... Прямо леший какой-то!..
И только он произнёс эти слова, как горячая волна окатила его с ног до головы: папа!.. Этот сторож – Лизин папа!.. Что он наделал?..
А Лиза в одну секунду сникла и опустила голову. Алёша увидел, как у неё медленно краснеют и набухают слезами глаза.
– А что я такого сказал?.. – фальшивым голосом начал оправдываться Алёша. – Я ничего такого... Я леший сказал в хорошем смысле!..
– Ладно, что уж теперь, – сказала Лиза. – Пока. Она повернулась и пошла прочь. Что было делать?
Не бежать же за ней, не просить же прощенья?.. Но и так дать ей уйти – тоже было не по-человечески...
– Лиза, – крикнул он вдогонку, – я просто забыл!..
Но она даже не обернулась. Алёша представил, что это его папу кто-то при нём называет лешим – и даже за голову взялся. Как же так? Ведь теперь и Лиза – единственный человек, с которым можно подружиться на этот месяц, – теперь и она, конечно, больше не придёт!..
Он сел на свой пенёк. Ему было жалко всех – и Лизу, и себя, и сторожа, и даже, почему-то, Митьку. Прямо хоть уходи куда-нибудь и живи один как монах, чтобы никого не обижать... Но это, само собой, мечты, а вот что делать наяву, он не знал. Он сидел на пеньке ещё долго и пошёл в дом только тогда, когда вышла бабушка и позвала его ужинать.
Но на следующий день Лиза всё-таки пришла. Бабушка уезжала в Зелёные горы часов в семь утра, и Лиза пришла рано, когда Алёша ещё спал. Сквозь сон он слышал, как они шептались, но проснуться всё же не мог. Да, честно говоря, не очень и хотел просыпаться: он даже и во сне помнил, что вчера обидел Лизу. А когда, наконец, проснулся, то долго лежал и думал, как бы загладить свою вчерашнюю вину – ведь до возвращения бабушки они остались вдвоём, и надо было как-то разговаривать.
Так ничего и не придумав, он встал, оделся и вышел в большую комнату. Лиза сидела у окна и читала книгу.
– Привет, – сказал Алёша.
Лиза повернула голову, и тут он увидел, что она улыбается, а её веснушки снова прыгают по лицу.
– Доброе утро, Алёша, – сказала она приветливо. У Алёши сразу отлегло от сердца и разговаривать с Лизой стало легко.
– Ты на меня не сердись, – сказал он. – Я больше никогда про твоего папу не скажу ничего плохого.
– Я и не сержусь, – ответила Лиза. – А плохого вообще ни про кого не надо говорить, а не только про моего папу.
– Конечно, ни про кого, – согласился Алёша. А про себя подумал: "Разве что про Митьку". Но вслух этого не сказал, а чтобы поддержать разговор, спросил:
– Ты что читаешь?
Лиза как будто и ждала этого вопроса. Она с готовностью закрыла книгу и показала ему обложку:
– Библия для детей. Знаешь такую книгу?
– У бабушки, наверное, есть... – неуверенно
– Может и есть, – не стала спорить Лиза. – Это главная книга, Алёша. Она о нашей вере и о нашем Спасителе.
– А кто наш Спаситель? – спросил Алёша. Лиза удивилась:
– А разве ты не знаешь? Бабушка тебе не рассказала?
– Так ведь я недавно приехал, – пояснил Алёша.
– Спаситель – это наш Господь, Иисус Христос, – ответила Лиза. – О том, как Он к нам на землю приходил написана книга Евангелие. Евангелие – это часть Библии. Запомнил?
Алёша пожал плечами. Запомнить-то он запомнил, но понимал не всё.
– А хочешь, я тебе из Евангелия почитаю? – предложила Лиза.
Как тут отказаться? И Алёша ответил:
– Почитаешь, конечно. Только бы умыться сначала.
– Ой, извини, – всплеснула руками Лиза. – Конечно, иди умойся, а потом я тебя покормлю.
...Когда Алёша вернулся в дом, на столе уже стояли молоко, творог и сметана, на тарелке лежало варёное яйцо.
– А сегодня день не постный? – спросил он.
– Нет, конечно, сегодня ведь четверг, – ответила Лиза. – Вот завтра будет пятница – это постный день.
Алёша сел за стол и придвинул к себе еду. И тут заметил, что Лиза смотрит на него удивлённо.
– А разве ты не молишься перед едой? – спросила она.
– У нас бабушка читает молитвы, – сказал он. – А я наизусть ещё ни одной не знаю.
– Хочешь, я прочитаю? – предложила она.
Они встали перед иконами. Лиза перекрестилась и прочитала "Отче наш". Алёша тоже перекрестился и начал есть. Всё было вкусно, особенно после вчерашнего постного дня. Он вспомнил, что иногда в городе отказывался по утрам от творога со сметаной – и даже удивился про себя: как можно отказываться от такой вкуснятины?.. Молоко было самое его любимое – топлёное. Он начал его пить и вдруг вспомнил про Лизу.
– Ой, – сказал он, – а ты почему не ешь?
– Я уже позавтракала, – улыбнулась она. – Я ведь рано встаю.
Алёша допил молоко, встал и перекрестился. Лиза убрала со стола. Ему хотелось выйти на улицу, но ведь они договорились почитать книгу. Ладно, решил он, немножко послушать, зато потом весь день свободен.
– Читать будем? – спросил Алёша.
– Конечно! – обрадовалась Лиза.
Она раскрыла книгу и нашла нужное место.
– Ну слушай, – сказала она и стала читать:
"Распятие.
...Привели Господа нашего Иисуса Христа на Голгофу. Голгофа – это небольшая гора возле города Иерусалима. Там казнили всех преступников и валялосъ множество костей и черепов.
Поставили крест и распяли на нём Иисуса Христа. Других распятых привязывали ко кресту верёвками, а Иисусу Христу, чтобы Ему было больнее, прибивали руки и ноги ко кресту гвоздями. С ним распяли двух разбойников, одного по правую, а другого по левую руку Его.
Вы думаете, что Иисус Христос гневался на Своих врагов, которые распяли Его? Нет! Он, милосердный, простил их и молился за них Господу: "Отче! Прости им, они не знают, что делают".
Как страдал, какие мучения терпел на кресте Иисус Христос! Руки и ноги Его насквозь пробиты толстыми острыми гвоздями! Хотелось бы опереться на ноги, чтобы полегче было рукам, но под ногами маленькая покатая дощечка, по которой ноги скользят и раны растягиваются и становятся всё больше! Хотелось бы дать отдых ногам – но тогда всё тело висит на руках, жилы вытягиваются и язвы от гвоздей раздираются всё шире...
Добрые дети! Если бы вам пришлось стоять вблизи креста и видеть страдания Господа нашего Иисуса Христа, вы, конечно, пожалели бы Его и плакали, но злым иудеям не жалко было Иисуса. Они собрались к кресту не из жалости, а из любопытства. А многие из них даже насмехались над Ним! А первосвященники, старейшины и книжники? Думаете, они раскаивались в том, что распяли ни в чём не виновного Христа? Как бы не так! Эти злые люди очень радовались тому, что Иисус Христос страдает на кресте...
Ругались над распятым Христом и воины. Они говорили: "Если Ты Царь иудейский – спаси Себя Самого!"
Но мало того, что смеялся народ, ругались первосвященники и издевались воины – насмехался над Ним и один из повешенных рядом злодеев: "Если Ты Христос – спаси Себя и нас!" Зато другой разбойник, у которого ещё осталась совесть, унимал его: "Неужели ты не боишься Бога? Ведь мы осуждены за дело, а Он невиновен!" И сказал Иисусу: "Господи! Вспомни меня, когда придешь в Царство Небесное!" И Христос ему ответил: "Истинно обещаю Тебе: сегодня же будешь со Мною в раю."
...Наконец сделалось Ему так тяжко, что Он громко воскликнул: "Отче! В руки Твои предаю дух Мой". И сказав так, Он умер...
И вот, завеса в храме сама собой разодралась пополам, потряслась земля, треснули каменные скалы, открылись гробы и многие тела умерших святых воскресли, вышли из гробов и вошли в Иерусалим...
Страшно сделалось на земле, посреди дня наступила тьма, началось землетрясение и затмение солнца. Даже воины, которые только что издевались над Иисусом, испугались и говорили: "Да, Он вправду был Сын Божий". И многие из иудеев увидели теперь, что распят невинный, что они убили Христа, Сына Божия. Совестно и страшно стало им за свой грех...
За нас с вами, добрые дети, Иисус Христос терпел такие мучения, за нас с вами Он умер, чтобы Отец Его Небесный простил нам грехи и дал Царство Небесное. Так как же нам с вами не любить и не слушать Его?.."
Лиза закрыла книгу и положила на стол. Видно было, что сейчас ей хочется только помолчать. Но Алёша не мог не задать вопрос:
– Но если Христос был ни в чём не виноват – за что же Его распяли?
– Эх, Алёша, – вздохнула Лиза. – Его за то и распяли, что Он был самым праведным и святым из всех людей. И творил Он только добрые дела. Но злые люди не могут рядом с собой терпеть праведника.
– Но почему?..
– Когда с тобой рядом добрый человек – и ты должен измениться в лучшую сторону, верно?
– Верно, – подумав, сказал Алёша.
– А если злой не хочет меняться, не хочет становиться добрым? Что ему тогда делать?
– Надо, чтобы доброго рядом не стало...
– Ну конечно! Вот они Его и убили...
Алёша ещё раз представил то, о чём ему читала Лиза. Три высоких креста на горе, пробитые гвоздями руки и ноги, издевательства и насмешки от всех людей... И всё это – ни за что, а вернее – за то, что Он был праведником?..
– Несправедливо это, – сказал Алёша.
– Несправедливо, – согласилась Лиза. – Но Христос на кресте добровольно страдал. Ведь Он был Сын Божий и Бог. И Отец Небесный послал Его на землю специально для этих страданий.
– Зачем? – удивился Алёша.
– Чтобы такими мучениями грехи всего мира искупить. Это была Христова жертва за всех людей. Это за нас Он на кресте терпел.
– И за меня? – спросил Алёша.
– И за тебя, и за меня, и за Митьку, – сказала Лиза. – За всех.
Они помолчали. Алёша вспомнил слова Христа на кресте: "Отче! Прости им, они не знают, что делают"...
– Я на Митьку совсем не сержусь, – сказал он как-то неожиданно для себя самого. – Но ведь он мириться не хочет, вот в чём беда.
– А ты пробовал? – спросила Лиза.
– Бабушка Даша к нему ходила. Но он даже её не послушал.
– А может, тебе самому надо было?
Алёша не ответил. Да и что тут скажешь? Ведь и так ясно: как только он придёт к Митьке, тот начнёт драться. Будто Лиза этого сама не понимает?
– Ладно, – сказала Лиза. – Я пойду козам травы дам. А ты пока можешь погулять.
Но Алёше как-то расхотелось гулять.
– А можно эту книгу посмотреть? – спросил он.
– Конечно, – разрешила Лиза и вышла. Алёша открыл книгу. Она была с картинками.
Алёша стал их рассматривать и читать надписи под ними.
...Вот крылатый ангел с мечом изгоняет из прекрасного сада мужчину и женщину. "Изгнание Адама и Евы из рая".
...Вот лежит убитый человек, а над ним стоит другой. "Каин убивает своего брата Авеля".
...Вот огромный корабль, на который собираются животные всех пород – слоны и львы, зайцы и медведи, волки и овцы. "Ноев ковчег".
Алёша смотрел Библию долго. Наконец, дошел он и до картины с тремя крестами. "Голгофа". Алёша ещё раз вспомнил то, что ему читала Лиза. А мог бы он, Алёша, простить своим врагам?..
Он сидел, подперев голову руками и смотрел на картину Голгофы.
В комнату вошла Лиза. Лицо её было каким-то необычным.
– А знаешь, что я поняла, Алёша, – начала она прямо с порога. – За Митьку молиться надо, вот что! Если мы за него молиться будем – Господь всё устроит!
– А как молиться? – спросил Алёша.
– Да как угодно! Своими словами. Ну вот так хотя бы: "Господи Иисусе Христе! Помилуй раба Твоего Димитрия и умягчи его сердце!.." Вот и всё, ты только попробуй!.. А я пойду курам зерна насыплю, – сказала Лиза и снова ушла.
Алёша ещё раз вгляделся в картину Голгофы. Вот Он, на среднем кресте – Спаситель... Незаметно для себя Алёша стал произносить слова: "Господи Иисусе Христе... Сделай так, чтобы раб Твой Димитрий стал добрым... Чтобы раб Твой Алексей стал терпеливым... Чтобы у каждого из нас стало хорошее сердце... Чтобы никто никого не обижал и все друг у друга прощенья просили... И Сам прости нас за то, что мы Тебя не слушаем..."
И тут в комнату влетела Лиза. Глаза у неё сверкали, а рот сам разъезжался в улыбке.
– Ты сейчас молился? – почти закричала она. – Молился ты, Алёша?..
– Молился, – озадаченно ответил он. – А что?
– Ну вот, ну вот, я говорила!.. – Лиза была просто сама не своя.
– Да что случилось-то? – нетерпеливо воскликнул он.
– Иди, – сказала Лиза уже спокойнее. – Там к тебе Митька пришёл.
Бывает так, что человек чего-нибудь очень сильно хочет. И тогда ему кажется, что если он когда-нибудь получит желаемое – то станет поистине самым счастливым на всём белом свете. И вот он получает то, что хотел. И что же?
А вот дальше начинаются какие-то странности. Вместо того, чтобы веселиться, да благодарить Бога, человек, достигнув желаемого, никакой радости не испытывает. И даже наоборот – какая-то непонятная горечь появляется, и новое недовольство начинает терзать его бедную душу...
...Когда Алёша вышел на крыльцо, Митька стоял поодаль и ковырял землю носком ботинка. Он бросил взгляд в сторону Алёши и сказал:
– Привет.
Алёша ждал, что сейчас они будут мириться, просить друг у друга прощенья и вообще пообещают никогда больше не ссориться. Но когда он увидел этот хмурый Митькин вид, все его ожидания сразу куда-то пропали, и он также хмуро ответил:
– Привет.
Тут Митька быстро взглянул на Алёшу, и Алёша вдруг подумал, что зря он ответил Митьке так неприветливо – ведь тот первый пришёл и ему, конечно, труднее начинать разговор! Но было уже поздно. А Митька всё тем же неприязненным тоном сказал:
– Только не воображай, что я мириться пришёл. Алёша обиделся и ответил:
– А я и не воображаю!
– Вот и не воображай, – повторил Митька. Последнее слово, видимо, должно было обязательно остаться за ним. Они помолчали.
– Я пришёл, потому что меня мамка прислала, – сказал Митька. – Мамка мне велела удочку забрать.
Потому что наша семья не обязана из-за всяких страдать... А на новую удочку у мамки денег нет.
И вот ведь странно! Совсем недавно Алёша был готов отдать Митьке не одну, а десять таких удочек, только чтобы между ними наступил мир! Но сейчас ему и этой удочки вдруг стало жалко. И даже не то чтобы жалко, а как будто кто-то внутри говорил: "Ну и нахал же этот Митька! Пришёл, да ещё и требует! Не давать ему никакой удочки, пусть ему от мамки посильнее влетит!.."
И Алёша уже собирался сказать Митьке что-нибудь обидное, как вдруг в сознании его сами собой всплыли слова: "Отче! Прости им, они не знают, что делают"...
– Я сейчас принесу, – тихо сказал Алёша и пошёл в чулан за удочкой. Когда он взял её, вдруг какой-то всхлип вырвался из его груди. И тут он понял, что ему до слёз жалко их обоих – себя и Митьку. Они никак не могут найти нужных слов, никак не могут сказать друг другу: "Прости"...
Он вышел на крыльцо и подал Митьке удочку. Тот взял её, зачем-то осмотрел, всё ли на месте и для чего-то сказал:
– Так-то лучше будет.
Он повернулся и пошёл. Но пройдя немного, остановился и снова обернулся к Алёше.
– А чего это ты на улицу не выходишь? – спросил он. – Боишься, что ли?
– Кого это я должен бояться? – возмутился Алёша.
– Меня, например, – ухмыльнулся Митька.
– Никого я не боюсь.
– Тогда выходи, сказал Митька. – С ружьём... Постреляем.
– В гусей? Нет уж, спасибо! – сказал Алёша.
– Я же говорю, трусишь!
– Я не трушу. Я не хочу животных мучить.
– Ладно, – сказал Митька. – Придётся мне у тебя ещё и ружьё забрать.
Эх, зачем он это сказал! У Алёши даже дыхание перехватило от возмущения: так он и знал! Так он и говорил бабушке Даше! Этому человеку только палец протяни – а он уже и остальную руку откусит!.. Нет, после этих слов он не мог позволить Митьке уйти просто так! И он сказал:
– Знаешь, что?
– Что? – спросил Митька.
Алёша хотел сказать что-то очень весомое, что-то тяжёлое и убедительное, но, как назло, ничего не приходило ему на ум. И он закончил обычными и глупыми словами:
– Дурак ты, Митька.
– Что?! – закричал Митька. – За дурака ответишь, понял?..
А Алёша, увидев, что Митьку его слова, наконец, задели, специально ещё повторил со злорадством:
– Дурак ты, это точно.
– Ну всё! – воскликнул Митька. – Ну всё!.. Теперь уж точно всё!..
Он, видимо, и вправду не находил, что ответить Алёше. Он шёл к калитке, а Алёша стоял и думал. Он думал о том, что опять всё испортил, теперь уже навсегда. Он не мог понять, почему сердце его хотело произносить одни слова, а язык говорил совсем другие. Он вообще ничего про себя не понимал.
Калитка за оскорблённым Митькой со стуком захлопнулась. Слышно было, как он шёл за забором и что-то бормотал под нос – наверное, ругал Алёшу. А когда Алёша повернулся, чтобы идти в дом, он обнаружил, что рядом с ним стоит Лиза. Лицо у неё было грустное-грустное, как будто она собиралась заплакать.
– Что же ты наделал, – сказала она. – Зачем же я тебе сегодня про Голгофу читала?..
– Я не хотел!.. Он сам!.. – крикнул Алёша, но слова прозвучали гулко и пусто, как ведро, в котором не было ни капли воды.
– И вообще, – закричал он на Лизу, – что ты ко мне привязалась?.. Все только воспитывают, воспитывают... Воспитатели нашлись!.. Это же просто издевательство!..
Он взглянул на Лизу и увидел, что губы у неё дрожат, но она ничего ему не отвечает. И вдруг он понял, что не Митька злой, нет! Это он, Алёша, злой, потому что из-за него страдают другие люди! Это он, Алёша, обижает их и не хочет мириться!..
Лиза отвернулась. Она, наверное, плакала. Он вошёл в дом и хлопнул за собой дверью. Зачем? Он и сам не понимал, зачем он всё это делает.
Алёша подошёл к столу. Библия была раскрыта всё на той же странице: гора Голгофа, три креста, внизу народ... Но сейчас ему совсем не хотелось рассматривать эту картину. Он захлопнул книгу и отодвинул её подальше от себя. Но легче ему от этого не стало. Наоборот, как будто Кто-то сказал ему: "Теперь и ты обидел Меня вместе со злыми иудеями... За что же ты распинаешь Меня, своего Спасителя?.."
Этого голоса Алёша уже не мог вынести. Он бросился к себе в комнату, упал ничком на кровать и зарыдал...
Остаток времени до приезда бабушки они с Лизой не разговаривали. Даже поели в обед молча, только Лиза перед едой и после еды прочла молитвы.
После обеда Алёша ушёл в сад с ружьём. Он сделал там мишень, укрепил её на дерево и стал стрелять. Он стрелял и стрелял, и никак не мог остановиться. Он уже ругал себя за это глупое занятие и все равно взводил курок, вкладывал пулю и стрелял в мишень. "Хоть бы пули потерялись, что ли!" – думал Алёша, но пули никак не хотели теряться, и он продолжал стрелять.
Наконец он услышал голоса – Лизин и бабушкин. "Баба Даша вернулась!" – обрадовался он. И тут же вспомнил, что ничего хорошего он рассказать ей не может. Но, по крайней мере, можно было хоть закончить затянувшуюся стрельбу. Он с облегчением собрал пули, взял ружьё и пошёл к дому.
Лиза и бабушка Даша стояли возле крыльца, и Лиза о чём-то быстро-быстро рассказывала.
"Жалуется на меня, – подумал Алёша. – Ну и пусть жалуется, мне всё равно." И он пошел к ним. Но бабушка встретила его с улыбкой.
– Ну как вы тут? – спросила она. А что спрашивать, когда уже наверняка всё Лиза рассказала!
– Ничего, – ответил Алёша.
– А посмотри-ка, что я тебе купила! – сказала бабушка.
Он повернулся и посмотрел, куда она показывала. На крыльце стояла удочка. Но нет, это была не просто удочка – это был спиннинг! Настоящий спиннинг с катушкой и прекрасной блесной, мечта всякого понимающего рыболова!..
– Ух ты, – вырвалось у Алёши. – Это же спиннинг!..
– Спиннинг! – торжествующе подтвердила бабушка.
Алёша взял спиннинг и стал рассматривать. Да, такой удочки у него никогда ещё не было... О такой удочке он даже и не мечтал!.. Даже папа не мог себе позволить купить спиннинг!..
– Бабуль, – сказал Алёша. – Но он же очень дорогой...
– Ничего, – сказала бабушка. – Могу я своему внуку подарок сделать?..
Алёша подошёл к ней и обнял:
– Спасибо тебе...
...Вскоре Лиза ушла, а вечером они вдвоём сидели за чаем и обсуждали события прошедшего дня.
– Видишь, Господь сразу услышал твою молитву и Митьку к тебе прислал. Ты это понимаешь? – спрашивала бабушка.
– А почему тогда всё так получилось? – недоумевал Алёша.
– Господь совершил главное – Он свёл вас вместе. Но и ты должен был сделать над собой усилие, – продолжала бабушка. – Ты должен был проявить к нему мягкость... Вы сегодня уже могли бы помириться, а вместо этого опять врагами разошлись... Разве не обидно?
Конечно, ему было обидно. Но самое обидное – выходило, что виноват опять он, Алёша, а совсем не кто-то другой...
– В духовной жизни не так всё просто, – говорила бабушка. – Господь в любом деле тебе поможет, но Он не сделает за тебя всего. Нет, немножко и ты сам должен потрудиться, совершить хотя бы маленький-маленький подвиг. Вот эти маленькие подвиги и любит Господь. Потому что они, хоть и маленькие, а трудные. Ведь в каждом из нас столько гордости... А гордость и мешает жить в мире с людьми... Но я надеюсь, что вы всё-таки помиритесь... Ты-то сам этого хочешь?
– Я-то хочу, – сказал Алёша. – Но вот хочет ли Митька?..
На следующий день, в пятницу, Алёша проснулся, когда солнце уже заглянуло к нему в окно. Он открыл глаза, но вставать не спешил. Он вообще любил иногда полежать и подумать обо всём. А сегодня это особенно нужно было сделать. Потому что, если признаться честно, Алёша просто не знал и не представлял, чем же ему заняться.
Правда, чем? Ружьё ему опротивело после вчерашней глупой стрельбы, да ружьё ведь и не занятие, а так, развлечение. Новый спиннинг? Да, спиннинг был замечательный, но идти с ним на реку, где уже наверняка рыбачит Митька?.. Про Косульку и Фасольку бабушка после той истории уже не заикалась. В лес его одного никто не отпустит, да он и сам не пойдёт...
Что же оставалось? Бродить по саду, сидеть с Бантиком на крыльце или пойти на сеновал и там, лёжа на сене, почитать какую-нибудь книжку? Но что-то Алёша ни на какое из этих дел не мог решиться, а потому продолжал лежать и глядеть в белый потолок.
Но тут вошла бабушка.
– Проснулся? – обрадовалась она. – А я хотела тебя о помощи попросить.
– А что нужно? – спросил Алёша, садясь на кровати.
– Грядки с морковью прополоть, пока дождь не собрался.
Итак, дело Алёше нашлось. И какое дело! Если кто-нибудь думает, что полоть грядки очень просто – пусть попробует... Солнце припекало, было душно, пот стекал по лбу и попадал в глаза, а вырывать сорняки надо было аккуратно, с корешками, которыми они изо всех сил цеплялись к земле.
Алёша шёл по одной стороне грядки, а бабушка Даша по другой. Алёша, конечно, старался, но за бабушкой всё же не поспевал. Наконец, он сказал:
– До чего же вредные! Ведь их никто не сажал, а они вон как лезут!
– Да, внучек, – отозвалась бабушка. – Я когда смотрю на огородные грядки – мне одна и та же мысль в голову приходит...
– Какая? – спросил Алёша.
– Вот так ведь и в человеческой душе: чтобы вырастить хорошее, полезное – сколько потрудиться надо! Как долго надо воспитывать честность, доброту, трудолюбие... А плохие качества – будто сами собой появляются – злость, лукавство, зависть, лень... Но они, конечно, не сами собой, нет...
– А откуда же тогда?
– Их сеет повсюду наш враг, диавол. Нечистый дух, который всегда борется против Бога и хочет человека погубить. И с этими душевными сорняками ещё труднее бороться, чем с огородными. Скажи, что легче вырвать – вот эту травку из грядки, или из сердца обиду на другого человека?
– Конечно, травку, – согласился Алёша.
– То-то и оно... – сказала бабушка. – А всё же и душевные сорняки, которые грехами называются, тоже надо выпалывать...
Так, разговаривая, они допололи морковные грядки и пошли пить компот. И только вошли в дом, как из нависшей тучи сверкнула молния, ударил гром и хлынул дождь. Но шёл он недолго, минут десять. А потом тёмная туча как-то незаметно превратилась в полупрозрачные облака и выглянуло солнце.
Они сидели за столом и пили компот с печеньем и конфетами, которые бабушка вчера привезла из Зелёных гор. Алёша уже хотел было спросить про молоко, но тут вспомнил, что Лиза вчера называла пятницу постным днём и вовремя закрыл уже почти открывшийся рот.
– А на обед я салатик сделаю, – сказала вдруг бабушка, – и макарончики поджарю.
И тут в дверь постучали.
– Войдите! – сказала бабушка. А Алёша загадал: если сейчас придёт Митька, то он сразу встанет и первым попросит у него прощения за всё! Надо же начинать пропалывать свою душу от сорняков!
Но вошла Лиза. Она поздоровалась и спросила:
– А чем сейчас Алёша заниматься будет? Я хотела его позвать погулять.
– Да нет, спасибо, – вежливо сказал Алёша. Чего это он будет с ней гулять по деревне!..
– А мы в храм сходим... Я тебе там всё покажу, – настаивала Лиза.
– А правда, Алёша, сходи, – вмешалась бабушка. – У нас храм древний и красивый...
– Не знаю, – сказал Алёша. Он вспомнил про рыжего сторожа и про то, как он был "немым".
– Нам папа колокольню откроет, – продолжала Лиза.
– Мы сможем на самый верх подняться, а оттуда все видно километров на сто!..
На сто километров? Этот аргумент решил дело. Алёша собрался, и они вышли из дому. Лиза направилась было к калитке, но Алёша сказал:
– Погоди, я короткий путь знаю.
Они пошли через сад, пролезли через дыру в заборе, прошли по проулку и скоро были перед храмом. Лиза перекрестилась, Алёша тоже.
Когда они шли по ограде мимо кучи с песком, Алёша увидел, что куклы и песочного городка там уже нет.
– А вон и мой папа... – сказала Лиза.
На ступенях храма стоял сторож. Но вот странно: он был совсем иной, чем в прошлый раз... Алёше поначалу показалось даже, что это другой человек. Его волосы были приглажены, борода причёсана. А самое главное – он смотрел на них и улыбался. Когда кто-то приветливо улыбается тебе со своего крыльца, к нему и в дом зайти приятно.
– Ну, здравствуй, глухонемой Алексей! – сказал сторож, всё так же улыбаясь. – А меня дядя Серёжа зовут. Я Лизин папа.
– Здравствуйте, – сказал Алёша. Он всё же немного стеснялся.
– С чего начнёте-то, Лиза? – спросил дядя Серёжа.
– С чего начнём, Алёша? – спросила Лиза. – Может быть, с колокольни? – осторожно спросил Алёша.
– Правильно, – засмеялся дядя Серёжа. – Начинать, так с колокольни!
Они обошли храм и остановились перед невысокой дверью. Дядя Серёжа достал связку ключей, нашёл нужный и открыл дверь.
– Только осторожнее там, Лизавета, – строго сказал он. – Близко к краю не подходить, осмотреться и назад, ясно?
– Лиза кивнула головой, они вошли в дверь. Перед ними белели каменные ступеньки, уходившие вверх. Лестница освещалась тусклым светом через узенькие редкие оконца в толстых каменных стенах.
Начав подниматься, Алёша сначала попробовал считать ступеньки, но очень скоро сбился и бросил это дело. Они поднимались и поднимались, а ступеньки всё не кончались и не кончались. Кое-где на ступенях были выбоины, и тогда нога оскальзывалась.
Алёша почувствовал, как он устал и запыхался. Но и Лиза тоже устала. Тяжело дыша, она сказала Алёше:
– Ничего... Немного... осталось...
Ступеньки становились всё уже, лестница всё теснее. Но вот вверху показался маленький люк, обитый железом.
– Пришли, – сказала Лиза. – Дай, я первая выйду.
Она поднатужилась и открыла люк. Потом выбралась куда-то наверх, где было светло и солнечно и откуда дул прохладный ветер, и позвала:
– Вылезай, Алёша!
Она подала ему руку и помогла вылезти на колокольню. Большая площадка колокольни была огорожена перилами из свежих досок. На перекладине вверху висело пять или шесть маленьких колоколов. А вокруг...
Алёша выпрямился, сделал шаг – и замер.
Господи! До чего же красива наша земля!.. И почему Лиза сказала, что тут видно всего на сто километров? Конечно, их тут не сто – их тут тысяча, сто тысяч!..
До самого горизонта расстилались нежно-зеленые поля и темно-зеленые перелески; вилась и блестела на солнце река в обрамлении деревьев и кустов, которые отсюда казались игрушечными; туда и сюда пролегали полоски дорог; кое-где виднелись крыши соседних сёл и деревень; а над всем этим простором земли простирался другой простор – небесный. Он был так широк, что на нём свободно умещались сотни облаков и оставалось ещё достаточно места для солнечного света и ясного синего неба...
– А вон там сейчас дождик идёт, видишь? – показала рукой Лиза.
Алёша всмотрелся. Над дальним полем стояла маленькая тучка, и из неё падали на землю серо-голубые прозрачные полосы.
– Лиза, как красиво, – сказал он.
– Красиво, Алёша, – ответила Лиза.
Они помолчали. Уходить отсюда не хотелось, но Алёша почувствовал вдруг, как начинает кружиться его голова. Отчего она кружилась – от высоты? От простора? От ветра, который был здесь сильнее, чем на земле? От волнения, которое он сейчас испытывал? Он подумал, что человеку, наверное, нельзя долго смотреть на такую красоту, да ещё с такой высоты. И тут Лиза сказала:
– Знаешь, а у меня уже голова кружится. Может, будем спускаться?
...Когда они спустились, дядя Серёжа ждал их внизу.
– Ну как? – спросил он Алёшу.
– Да-а... – сказал Алёша.
– Вот и я говорю: красота, потому что Божье творение! Разве человек может такую красоту создать?
– Не может, – убеждённо подтвердил Алёша. Потом они вошли в храм. В храме было сумрачно.
Внутри ремонт требовался не меньше, чем снаружи. Кое-где храм начали штукатурить, а в одном месте стена была уже побелена.
– Тут делов ещё непочатый край, – сказал дядя Серёжа. – Ну, а главное – алтарь есть, престол освящён и службы идут.
– А где алтарь? – потихоньку спросил Алёша у Лизы.
– Вон там, впереди, – так же тихо ответила она. – Алтарь в храме – главное место. А в алтаре престол. На престоле Сам Господь во время службы невидимо присутствует.
– А это что за стена?
– Иконостас. Он алтарь от храма отделяет. Дверь в середине, видишь, – это Царские врата. А от них по бокам – северные двери и южные. Конечно, в нашем иконостасе икон пока не очень много, зато... Зато у нас батюшка хороший!
– А я знаю, его отец Михаил зовут, – похвастался Алёша.
– Бабушка сказала?
– Нет, священник в Зелёных горах.
– Это отец Василий, – сказала Лиза. – Пока у нас в Блинках храм не открыли, по воскресеньям все туда ездили, в Зелёные горы.
Они вышли из храма. День перевалил за свою половину и был в самом разгаре. Пели птицы на деревьях вокруг храма, в траве стрекотали невидимые кузнечики. Алёша снова представил, как все эти деревья и луга выглядят с высоты – и у него опять слегка перехватило дух. Неужели это они с Лизой совсем недавно стояли на такой громадной высоте, а мимо них проплывали серебристые облака?
Всё-таки молодец Лиза, что привела его в храм! Алёша повернулся к ней и сказал с благодарностью:
– Здорово на колокольне было, да?
– Только страшновато немножко, – ответила Лиза, принимая его благодарность.
Когда они шли из храма по тропинке, что вилась их зелёным и тенистым проулком, Лиза вдруг сказала:
– А ведь твоя бабушка очень хочет, чтобы ты стал верующим...
– Я и так верующий! – воскликнул Алёша. – Ты же помнишь, я вчера за Митьку молился! И креститься я уже умею!..
Он сложил пальцы, как его научила бабушка.
– Три пальца вместе – в честь Святой Троицы, – сказал он. – Два согнутых пальца – то, что Христос Бог и человек. Видишь, я всё уже знаю!..
Лиза посмотрела на него как-то жалостливо, а потом сказала:
– Нет, Алёша... Для верующего этого маловато...
– А что ещё надо? – спросил несколько сконфуженный Алёша.
– Много чего надо... А самое главное – надо воцерковляться, жить по правилам Церкви...
– Поститься, что ли? Так я и так пощусь!.. Мы вместе с бабушкой, по средам и пятницам!.. Сегодня как раз пятница, ты сама говорила... Без молока, без мяса и даже курицу жареную нельзя... Всё это уже понятно, Лиза!..
– И поститься нужно, но и это ещё не всё, – сказала Лиза. – Даже тот, кто постится, всё равно грешит, правильно?
– Обижает кого-нибудь? – уточнил Алёша.
– Обижает, обманывает, ленится, Богу не молится, в церковь не ходит, гордится, зазнаётся, к сильным подлизывается, объедается, спорит со старшими, не слушается, завидует... – Лиза вздохнула. – Знаешь, как их много, этих грехов – как репейники каждый день налипают...
– Но что же тогда делать? – спросил вконец озадаченный Алёша.
– Надо каяться в грехах, стараться исправиться... А ещё надо причащаться...
– Как это причащаться?
– А это значит с Самим Христом соединяться, Алёша. Но об этом тебе бабушка расскажет. А мне домой пора, надо обед приготовить. Мы ведь одни живём, у нас мамы нет.
– Уехала? – спросил Алёша.
– Умерла, – ответила Лиза. Видно было, что Лизе не хочется об этом говорить. Она повернулась к Алёше и подала ему руку:
– Ну я пошла. До свидания?
– До свидания, – ответил Алёша, пожимая тёплую Лизину руку. – Ты только не грусти, Лиза, ладно?
Но Лиза ничего не ответила. Она лишь улыбнулась, помахала ему рукой и пошла обратно по тропинке.
Алёша пролез через дыру в заборе и прошёл по саду. Бабушка опять работала на грядках в огороде. Увидев его, она распрямилась и немного покряхтела от усталости.
– Хорошо, что пришёл, – сказала она. – Пойдем поедим, что Бог послал...
За обедом Алёша успел рассказать об их походе на колокольню и о том, что облака проплывали почти что ниже их. А потом спросил:
– А ты правда хочешь, чтобы я это, как его... во-церковился?
– Ах, Алёша, – бабушка вытащила платочек и вытерла глаза. – Твой папа никак в церковь прийти не может – так хоть бы тебя мне там увидеть...
– Да ты не плачь, зачем! – сказал Алёша. – Я смогу, ты только меня научи...
Бабушка внимательно посмотрела на него:
– Ты это серьёзно говоришь?
– Конечно, серьёзно! Ты расскажи мне, как нужно причащаться – я и причащусь!..
Бабушка помолчала, а потом сказала:
– Человек рождён, Алёша, чтобы все свои грехи победить и жить в раю со Христом. А для этого каждый верующий должен причащаться Тела и Крови Христовых под видом хлеба и вина. Это Таинство Сам Христос накануне Своих крестных страданий установил. Запомнил ты, как тебе Лиза про Распятие читала?
– Я и картину долго смотрел, – сказал Алёша.
– А кто Тела и Крови Христовых причащаться не будет, – продолжала бабушка, – того Господь с Собой в рай не возьмет. Но ведь рай – это ещё прекрасней, чем то, как вы сегодня на колокольне были... Это в тысячу раз прекраснее, Алёша!..
В тысячу раз? И это он слышит от бабушки, которая умеет считать гораздо лучше него и которая никогда не преувеличивает? Так что же там, в раю, если сегодня на колокольне было так прекрасно?..
– Но перед причастием, – говорила бабушка, – Церковь установила Таинство Исповеди. Это значит, каждый из нас должен признаться во всех своих грехах. А что такое грех – ты уже знаешь.
– Обижать, обманывать, лениться, ссориться, – начал Алёша.
– Да, грехи – это наши плохие поступки. Но не только поступки. Ведь грешить и в мыслях можно.
– Как в мыслях? – удивился Алёша.
– А очень просто. Ты, может, и не подрался со своим недругом, может и не сказал ему ничего. Но про себя подумал: "Какой он противный, гадкий, плохой!" И ты уже согрешил перед Богом. Ведь Господь и мысли наши видит. Но Он не хочет, чтобы мы осуждали друг друга. Ведь Он – наш Отец, мы все для Него – дети. Разве Отцу может быть приятно, когда Его дети ненавидят друг друга?
– Не может, – тихо сказал Алёша. Он вдруг сразу подумал о них с Митькой. И даже как будто увидел их обоих с высоты. Не с той, самой высокой высоты, откуда смотрит на всех нас Господь, а хотя бы с их церковной колокольни. Он увидел двух мальчишек, которые никак не могут помириться друг с другом, потому что ни в чем не хотят уступить. И вот Бог, их общий Отец, смотрит на них и ждет, ждет, когда они, наконец, придут в себя и станут жить дружно. Ну хотя бы – не ссориться между собой каждый день!..
Алёша представил всё это – и ему стало неуютно даже на уютном бабушкином диване.
– А кому надо грехи рассказывать? – спросил Алёша.
– Священнику. Но не просто рассказывать, а каяться в них. Это значит – пожалеть о том, что ты их совершил и постараться больше никогда их не делать.
– Священнику? – переспросил Алёша и задумался. Он только представил, что кому-то, какому-то совсем незнакомому человеку надо будет рассказывать о себе всё плохое – и на душе у него как-то помутнело. Ведь в обычной-то жизни наоборот – все рассказывают о себе только хорошее, все себя стараются похвалить, а тут... И он вдруг понял то непонятное, что он никак не мог разгадать в глазах бабушки Даши или отца Василия из Зелёных гор. Это непонятное было – строгость. Но не та строгость, которая бывает у строгих учителей. Нет, это была какая-то особая строгость. Строгость не к людям, а к злым делам...
Но ему-то от этого было не легче. Что подумает о нём этот отец Михаил, когда Алёша выложит ему всю огромную кучу своих грехов? Наверняка начнёт его презирать! А потом расскажет о нём всем верующим в Блинках, а те расскажут всем остальным – и ему даже на улицу показаться нельзя будет от стыда!
– А без исповеди нельзя? – осторожно спросил он. Бабушка Даша обняла Алёшу за плечи и поцеловала в голову.
– Ты не думай, внучек... Исповедь – это тайна. Батюшка никому и никогда о чужих грехах не рассказывает. Только Господь на исповеди невидимо стоит рядом и слушает твоё покаяние. И хочет, чтобы ты ничего-ничего от Него не скрыл, но во всём признался... Исповедь... Алёша сидел притихнув и задумавшись. Если согласиться с бабушкой, что ему необходима исповедь, то получается, что он, отличник Алексей Овсянников, которого все в школе и дома ценят и уважают, на самом деле точно такой же грешник, как все остальные грешники? Как же так? Неужели его учителя, родители, бабушка Тоня – неужели все они ошибаются, глядя на него, а бабушка Даша одна права? Неужели он ничуть не лучше, чем двоечник из их класса по фамилии Козаченко или, наконец, как этот драчун Митька Колобков? Что-то здесь не сходилось в его мыслях...
– Я только одного не пойму, – сказал он. – Если, например, у какого-то человека столько грехов, то почему его тогда и в школе, и дома все уважают?
– Ах, Алёшенька, – вздохнула бабушка. – Люди судят по тому, что видят, а видят только внешнее. Не знают они, как мы обманываем, или чужое берём без спроса, или завидуем кому-то... Зато всё это видит и знает Господь. И ждёт, когда мы сами во всём перед Ним признаемся. Потому и говорят: одно дело Божий Суд, а другое – суд человеческий...
Так вот что такое быть верующим... Это вовсе не так легко, как кажется со стороны: ходи в церковь, ставь свечки, да крестись перед иконами... Оказывается, надо делать над собой усилие, надо ломать в себе что-то такое... Алёша не мог объяснить что, но это что-то было крепким и не очень поддавалось...
– Если мы с тобой решим причаститься в воскресенье, – продолжала бабушка, – то надо будет и завтра, в субботу, попоститься, а вечером на исповедь пойти. Ну а перед исповедью обязательно помириться со всеми от всего сердца. Ведь если мы другим не простим, то и нам Господь не простит наших грехов.
Со всеми помириться?.. Алёша сидел и думал нелегкую думу. Итак, чтобы в воскресенье причаститься и соединиться с Самим Богом, надо было завтра исповедоваться. А перед исповедью непременно помириться с Митькой – ведь о ком же, как ни о Митьке говорила бабушка!.. О Митьке, которого только вчера он назвал дураком...
– Я не знаю, – сказал он, опустив голову. – Может, я потом когда-нибудь...
– Ну гляди, – сказала бабушка Даша. – Я-то завтра пойду. Обязательно.
– А Лиза?
– Лиза у нас умница, – ответила бабушка. – Она каждую субботу исповедуется.
"Лиза умница!.." Просто послушная, вот и всё! Так ей легко быть послушной – ведь она женщина! А вот у него мужской характер, это все говорят! Как ему быть, если у Митьки у этого тоже, похоже, характер мужской?..
Вечером Алёша лежал в постели, но уснуть не мог. Он понимал, что наступает какой-то странный момент, которого ещё никогда не случалось в его жизни, как будто он должен прыгнуть с обрыва или с колокольни, но не на церковный двор, где хотя бы всё видно, а в темноту, в бездонную пропасть, в полную неизвестность... Это был трудный момент, и он это сознавал. Но странно, что мысль сейчас сбежать к родителям даже не приходила ему в голову. А если и приходила, то обман её был ясен и понятен: это бегство ни от чего не могло спасти...
Он закрыл глаза и снова их открыл. Оказывается – уже прошла целая ночь и наступило утро субботы! Как это могло произойти – Алёша даже не понял. За всю ночь ему не приснилось ни одного сна, оттого и ночь промелькнула как коротенькая секунда. А самое главное – он проснулся с той же мыслью, с которой вчера вечером закрывал глаза: "Перед причастием исповедь... Перед исповедью – помириться с Митькой..."
Но как можно помириться с Митькой, не уронив своего достоинства? Нужен был какой-то хитроумный план, но как раз плана никакого у Алёши и не было. Ведь для того, чтобы помириться с Митькой, надо было с ним хотя бы где-то встретиться! А где? Не домой же к нему идти, если из этого даже у бабушки ничего не получилось!..
Вставать всё же было надо, и Алёша вылез из теплой постели. Он обошёл комнаты – бабушки нигде не было видно. Алёша оделся и вышел из дома. Бантик, развалившись, спал на крыльце. Алёша перешагнул через него и пошёл в огород. Он сразу увидел бабушку: на этот раз она пропалывала свёклу. Хотя прополка и не была любимым Алёшиным занятием, пришлось присоединиться.
Они поздоровались, но долгое время, почему-то, работали молча. Да и о чем было говорить? Вот сорняк, вот свёкла – всё и так ясно. Но бабушка Даша прервала молчание:
– Всё хочу тебе о твоём прадеде рассказать, о своём отце. Он ведь у нас диаконом был, служителем Божиим. Тебе папа о нём никогда не рассказывал?
– Нет...
– А жаль. Человек он был удивительный.
– Ну так расскажи! – попросил Алёша.
– Прадеда твоего, – начала бабушка, – звали Фёдор Петрович Овсянников. До войны был он обычным деревенским парнем, правда, школу закончил с отличием и был очень добрым. Но верующим не был – ведь тогда в нашей стране веру гнали и уничтожали. Года за два до войны Фёдор женился, а через год родилась дочка, которую назвали Дашей. Это была я...
Началась война, Фёдора призвали в армию, но не сразу отправили на фронт – сначала он учился в школе сержантов. А после школы, перед тем, как на фронт отправить, отпустили на неделю домой – попрощаться с родственниками. И тут его мама Наталья Ивановна, моя бабушка, дала Фёдору с собой крестик.
Этот крестик носил сержант Овсянников в нагрудном кармане гимнастерки, вместе с документами.
И вот первый бой... Послали их, молодых и необстрелянных ребят, в атаку. Но противник такой огонь открыл, что пришлось залечь. А когда залегли – немцы начали минометный обстрел. Лежат наши солдатики, головы поднять не могут. А мины летят и летят, час летят, другой...
– А где же были наши танки? – спросил Алёша. По военным фильмам он точно знал, что скоро должны появиться танки и тогда такое начнется!..
– Танков, Алёша, на втором году войны маловато было, не хватало на всех. И вот лежат они в поле, мины падают и вдруг как будто какой-то голос говорит сержанту Овсянникову: "А теперь быстро встань и перейди отсюда на другое место!" И как только услышал Фёдор этот голос – так вскочил, не раздумывая, и перебежал метров за десять. И только упал – рядом взрыв! Оглянулся он, а на том месте, где он только что лежал, – воронка от мины!..
– Ух ты... – только и сказал Алёша.
– Но и это ещё не всё, – продолжала бабушка. – Кончился вскоре миномётный обстрел, и поднялись те, кто в живых остался. И сколько же? Да всего-то пять человек из взвода, в котором было больше тридцати солдат!..
Плакать хочется, да делать нечего – надо к своим возвращаться. Пошли они назад. Идут по дороге мимо какой-то пустой деревеньки и вдруг – выстрел. Чувствует Фёдор Овсянников, что падает на дорогу. Потерял сознание, но вскоре очнулся. А вокруг товарищи его столпились и от удивления в себя не могут прийти.
Оказывается, какая-то шальная пуля прилетела прямо в грудь сержанта Овсянникова. Прилетела и ударила в самое сердце. Пробила документы насквозь, а крестик железный, хоть он и маленький, пробить не смогла – только погнула. Так, дважды за один день, Господь его от смерти уберёг...
Вот с того дня и поверил Фёдор Овсянников в Бога. А вернулся с войны – и в семинарию учиться пошёл. Трудно это было в те годы, многое он с семьёй претерпел, но своего добился. А после семинарии стал диаконом. Диакон – это помощник священника и тоже священнослужитель. И диаконское своё служение проходил мужественно и честно. И умер на Светлой Пасхальной седмице. Вот такой у тебя прадед, Алёша...
– А крестик этот сохранился?
– Конечно. Всю жизнь его отец Фёдор не снимая носил и очень его любил. С ним мы его и в гроб положили, когда пришла пора в последний путь провожать.
...Алёша так увлекся бабушкиным рассказом, что даже полоть перестал. Так прадед его, получается, совсем необычный человек!.. Как же это до сих пор ему никто не рассказал об отце Фёдоре?.. Ведь такой историей и в школе с ребятами не стыдно поделиться!.. Ну да ничего, время ещё не упущено. Вот начнется новый учебный год...
– А фотографии от него остались? – спросил Алёша.
– Да, я тебе их покажу.
– А какой он был? Ну, из себя?..
– Каким был мой папа?.. – бабушка задумалась. – Я помню, что он всегда был большой и очень добрый... И никогда ни с кем не ссорился. А если кто-то его оскорблял, и мы, родственники, за него обижались, он всегда успокаивал нас: "Поймите, родные мои, все мы на этой земле – грешники. Но все мы Божьи дети, потому и велит нам Господь друг от друга обиды терпеть. Как же мне не потерпеть обиду от брата? Может, я, на самом-то деле, куда как грешнее его!.."
Слушали мы – и успокаивались. Ведь если у человека в душе мир, то он этот мир обязательно и другим людям передаст...
– А давно мой прадед умер?
– Давно. Почти двадцать лет назад.
– Это хорошо ещё, что при нём не было Митьки Колобкова! Потому что с ним вообще договориться невозможно!
– Напрасно ты думаешь, что у прадеда твоего было меньше искушений, – ответила бабушка. – Если человек вспыльчивый, нетерпеливый – повод для ссоры у него всегда найдётся, не так разве?
Алёша промолчал. Так-то оно так, но это если живых людей не брать. А разве в жизни не бывает, что один человек плохой, а другой хороший?
Завтрак был опять без молока, но на это Алёша как-то совсем не обратил внимания. Что делать с Митькой? – вот вопрос, который точил его будто какой-то червяк. Сегодня в шесть часов уже надо было идти на исповедь к отцу Михаилу, а до шести оставалось меньше, чем полдня. Успеют ли они помириться?
Да и сама исповедь – что это было такое? Ничего приятного от неё Алёша не ждал, зато неприятного могло быть немало. Конечно, если специально не помириться с Митькой, тогда и на исповедь можно будет не идти, но... Но если Господь читает все наши мысли, то эта хитрость от старых грехов все равно не избавит, зато новых прибавить может...
Алёша ушёл на сеновал и лёг там в душистое сено. Через щели в стене светило солнце, время шло, а Алёша не знал, что делать. Незаметно для себя он начал молиться: "Господи, не знаю, что мне делать... Обманывать не хочу, а помириться с Митькой не могу... Вот если бы Ты Сам мне помог..."
И тут он вспомнил историю с крестиком. А вот если ему надеть крестик – изменится что-нибудь в его жизни? Может, пойти и попросить крестик у бабушки? У неё наверняка есть лишний...
Алёша спустился с сеновала и пошёл в дом. Но когда он ещё только подходил к крыльцу, ему послышалось, что кто-то позвал его по имени. Он остановился и обернулся. Никого. "Наверное, показалось", – подумал он и стал подниматься по ступенькам. И снова услышал, теперь уже более явственно: "Лёха!.."
Он снова оглянулся. Над забором торчала Митькина голова, как всегда взъерошенная.
– Привет, – сказала она.
Появление Митьки было так неожиданно, что Алёша смотрел на него – и никак не мог ничего понять.
– Ну чего уставился? – спросил Митька. – Не узнаёшь, что ли?
– Привет, Мить, – наконец смог произнести Алёша. – Заходи в гости...
– Ладно, – сказал Митька. – Ты мне лучше вот что скажи: ты со спиннингом на реку ходил уже?
– Нет ещё.
– А собираешься?
– Конечно! – обрадовался Алёша. – Хочешь, прямо сейчас вместе пойдем?
– Да ну, чего я там не видел, на твоей реке!.. А вообще-то, сходить можно, – сказал Митька. – У меня Зойка как раз сейчас спать будет.
– Так я мигом! – воскликнул Алёша и бросился в чулан за бабушкиным подарком...
Минут через десять они уже были на реке. Закидывать спиннинг с "папиного" места мешали деревья, и они выбрали кусочек берега, поросший невысокой травой. Рыбачить стали так: пять раз блесну закидывает Митька, пять – Алёша. И снова: пять – Митька, пять – Алёша...
Сначала им никто не попадался, но вот Митька вытащил окунька. Потом окунька поймал Алёша. Потом окуньки стали покрупнее и их уже можно было называть окунями. И тут Алёша неожиданно вытащил щучку. Не очень большую, но всё же. Потом, почти сразу, – вторую!.. Он взглянул на Митьку и понял, что тот начинает завидовать. Не хватало ещё им сегодня поссориться!.. И Алёша сказал:
– Значит так. Сегодня весь улов – твой.
– Почему это мой? – недовольно спросил Митька.
– По очереди будем ловить: один день – тебе, другой – мне.
– Зачем это? – опять спросил Митька.
– Чтобы больше получалось.
Объяснение было правдоподобным, и Митька умолк. Но вскоре и сам он поймал щучку, потом ещё нескольких окуньков – и как-то успокоился. Наконец улов их составил четыре щучки (четвёртую опять поймал Алёша) и десятка полтора окуней. И тут Митька стукнул себя по лбу:
– Ох!.. А вдруг Зойка проснулась?.. Мне тогда от мамки...
Видно было, что мамки своей он крепко побаивается. Они быстро собрались и пошли домой. Алёша нёс спиннинг, а Митька – рыбу. Он был доволен и горд, а Алёша, наоборот, затосковал. Ведь он ещё не сделал главного – не попросил у Митьки прощения!.. Но вот и Митька заметил, что Алёша какой-то хмурый.
– А ты чего недовольный? – спросил он. – Может рыбы жалко? Могу поделиться...
– Ничего мне не жалко, – сказал Алёша. – Просто тут есть одно дело...
– Какое дело? – живо заинтересовался Митька.
– Я попозже скажу, – успокоил его Алёша. Митьку, может, успокоил, но сам-то не успокоился. Вот они уже половину пути прошли, а он не может собраться с духом. Вот уже на свою улицу повернули, вот к калитке бабушкиной подходят...
– Ну, пока, – сказал Митька коротко. – У меня там Зойка...
– Погоди! – наконец воскликнул Алёша.
– Ты чего это?..
Алёша помялся. Но дальше мяться было невозможно. И он сказал каким-то охрипшим голосом:
– Я перед тобой извиниться хочу...
– За что? – насторожился Митька.
– Вообще, за всё. Почему мы с тобой всё ссоримся, да ссоримся?
– Сам не знаю, – честно сказал Митька. – А может, ты задаёшься, что из города к нам в деревню приехал...
– А что город? – удивился Алёша. – В нём летом делать вообще нечего. А лето – это же главное время года, правильно?
– Конечно, – согласился Митька. Но добавил: – А ещё ты меня вчера дураком обозвал.
– И за это извини, – сказал Алёша.
– Ладно, прощаю, – сказал Митька. – Давай краба.
Они пожали друг другу руки и разошлись.
Алёша закрыл за собой калитку и бегом бросился к дому: рассказать всё бабушке Даше, немедленно!.. А бабушка уже ждала его на крыльце.
– Бабуля, мы помирились!.. – крикнул Алёша, ещё не добежав до крыльца.
– Слава Богу!.. – сказала бабушка и широко перекрестилась. И тут Алёша вспомнил про крест.
– А ты мне крест дашь? – спросил он. – Ведь у меня нет.
– Обязательно, – ответила бабушка. – В храм без креста и нельзя. А у меня для тебя давно крестик приготовлен.
Они вошли в дом, бабушка достала из комода шкатулку, порылась и вытащила бумажный пакетик, а из пакетика – белый блестящий крестик на цепочке.
– Серебряный, – сказала она. – И цепочка серебряная.
Алёша взял крестик в руки и стал рассматривать. На нём было изображено Распятие.
– Это Христос? – спросил он.
– Христос, наш Спаситель, – ответила бабушка.
Алёша осмотрел и обратную сторону. Там были слова: "Спаси и сохрани". Значит, крест спасает того, кто его носит... Конечно, ведь спас же он сержанта Фёдора Овсянникова от вражеской пули!..
Алёша надел крест на шею. Сначала он холодил кожу, но скоро нагрелся и Алёша перестал его ощущать. Но всё равно знал, что крест – у него на груди.
– Знаешь, а Митька вообще-то не злой, – сказал он.
– Конечно... Просто к нему повнимательней бы надо, – сказала бабушка.
– Да, люди всё время внимания требуют, – рассудительно сказал Алёша.
– Уж это точно, – подтвердила бабушка Даша, незаметно улыбаясь.
Через час они собрались в храм. Бабушка надела темно-синее платье в мелкий белый цветочек и темную косынку. Алёша хотел пойти в шортах и в майке, но бабушка остановила его: мужчинам в храм принято ходить в брюках и рубашке с длинным рукавом. Они порылись в Алёшином рюкзаке и выбрали подходящую одежду. Но вот они вышли из дома. Сначала Алёша хотел предложить бабушке пройти через сад, но потом представил, как она в своём платье будет пролезать через дыру в заборе – и промолчал.
Они шли по улице мимо дома Колобковых. На крыльце сидела Митькина мамка и чистила рыбу, которую наловили они вдвоём. Алёше было приятно, что сегодня и он чем-то помог семье Колобковых и Митькиной мамке. А она увидела Овсянниковых и взмахнула рукой:
– На службу, что ли, Дарья Фёдоровна?
– Да, ко всенощной идем, – ответила бабушка.
– Алёша, в гости завтра приходи, – сказала Митькина мамка довольно приветливым голосом.
– Спасибо, – ответил Алёша, смутившись. ...Через несколько минут они подходили к храму.
Во дворе на лавочке сидели Лиза и дядя Серёжа. Они сидели в лучах предвечернего солнца и, на этом солнце, прямо пламенели. Рыжие волосы и рыжая борода у дяди Серёжи, рыжие волосы и веснушки у Лизы... Правда, на голове у Лизы была косынка, но и она тоже была какого-то рыжеватого цвета. Они подошли и поздоровались.
– Отец Михаил приехал? – спросила бабушка.
– Ждём, – ответил дядя Серёжа. – Вроде, автобус запаздывает.
Бабушка села на лавочку, а Лиза вскочила и отвела Алёшу в сторону.
– Ну как, помирились? – спросила она.
– Мы даже на рыбалку вместе ходили! – ответил Алёша.
– Слава Богу!.. – облегчённо вздохнула Лиза и перекрестилась совсем как бабушка Даша.
– А у меня крестик, видишь? – Алёша показал свой новый крестик.
– Знаю, – сказала Лиза. – Дарья Фёдоровна его ещё в прошлом году в Зелёных горах купила. А у меня крест со Святой Земли. Мне сам отец Михаил его подарил.
– Как это со Святой Земли?
– Из Иерусалима. Помнишь, где Христос Своё учение проповедовал и где Его казнили...
Лиза показала Алёше свой крест. По виду он был деревянный, а на обратной стороне тоже что-то написано.
– Тут написано "Иерусалим", – сказала Лиза. Святой город... И каждый крестик на Гробе Господнем освящается.
И вот в воротах появился священник. Он был высокий, довольно ещё молодой, с длинной тёмной бородой. Рядом с ним шла миловидная женщина.
– Отец Михаил сегодня с матушкой Ириной, – сказала Лиза. – Пойдём под благословение.
– А как это? – не понял Алёша.
– Делай всё, как я, и не бойся! – ответила Лиза и пошла навстречу отцу Михаилу. Алёша направился следом, но немного на расстоянии.
Лиза подошла к священнику, сложила обе руки, как бы чего-то прося, и протянула их. Он перекрестил её и положил свою руку в её руки.
Тогда она наклонилась и поцеловала его руку. Это, видимо, и называлось "благословиться"...
Отец Михаил подошёл уже близко. Тогда Алёша тоже сложил руки, как Лиза, и протянул их навстречу ему.
– А у нас новые прихожане? – удивился отец Михаил.
– Это Алёша, Дарьи Фёдоровны внук, – подскочила Лиза.
– Ну так благослови Господь раба Твоего Алексея, – сказал отец Михаил и перекрестил Алёшу как и Лизу. Алёша, ощутив его большую руку в своих, на секунду замешкался, но вспомнил, что делала Лиза, и поцеловал руку. Тогда отец Михаил потрепал его по голове и пошёл дальше.
Пока он благословлял бабушку Дашу, дядю Серёжу, а потом подошедших к нему других прихожан, Алёша со стороны наблюдал за ним. Этому человеку он должен будет исповедаться. Но какой он, отец Михаил? Строгий или добрый? Терпеливый или вспыльчивый? А если он, услышав Алёшины грехи, выгонит его из церкви?.. Или такое ему скажет...
Отец Михаил пошёл в храм, и все пошли за ним. Хотя был уже почти вечер, в храме было посветлее, чем вчера днём. Свет шёл от нескольких ярких лампочек, развешенных по всему храму. На больших подсвечниках перед иконами кое-где горели свечи.
– Пойдём, и мы свечечки купим, – сказала бабушка.
Они подошли к высокому прилавку, возле которого стояло несколько человек.
– Это свечной ящик, – пояснила бабушка. – Такой в каждом храме есть. Здесь можно и свечи купить, и иконки, и книги...
Подошла их очередь. Они взяли свечи и стали ставить их на подсвечники перед иконами.
– Это Спаситель, – говорила бабушка. – А то – Матерь Божия... Это Николай Угодник... А тебя мы крестили в честь Алексия, человека Божьего. Но у нас в храме его отдельной иконы пока нет, так мы Всем Святым свечечку поставим... А ещё за наших усопших отдельно на канун... Здесь поминают тех, кто уже умер...
Началась служба. Понимал Алёша, конечно, мало, но, услышав в очередной раз "Господи, помилуй!", крестился и кланялся вместе со всеми в храме.
Служба шла, а исповеди все не было. Казалось, про неё просто забыли. А может, и вправду забыли? Ведь каждый занят своим важным делом во время службы...
Но тут вышел служитель и начал обходить храм.
– Кто на исповедь – проходите в левый придел, – говорил он. – Кто на исповедь – проходите...
И они с бабушкой пошли. Народу в левом приделе собралось уже порядочно. Где-то среди первых Алёша увидел две рыжие головы – Лизину и дяди Серёжину. Но им-то не страшно, они здесь свои, их отец Михаил знает... А что будет с ним?
Из алтаря вышел отец Михаил с крестом и книгой в руках. Алёша опять внимательно всмотрелся в него. Кажется, отец Михаил был ещё строже, чем на улице.
Отец Михаил начал читать молитвы к исповеди. "А может, уйти? – вдруг подумал Алёша. – Ну почему он должен идти на эту исповедь, если у него нет никакого желания?.." И всё же уйти было невозможно: рядом были бабушка, Лиза, дядя Серёжа, да и сам отец Михаил... Куда он денется от них от всех сегодня, завтра, послезавтра?..
Но вот общие молитвы кончились, и отец Михаил начал исповедовать каждого в отдельности. Алёша вытащил листочек, на котором, по совету бабушки, написал все свои грехи, которые смог вспомнить. Список был длинный. Поначалу шли грехи, сознаваться в которых было как-то не очень стыдно: гордился перед другими, сердился, дрался... Зато потом начиналось такое... Обманывал, без спроса брал чужое, подлизывался к сильным, мучил животных... И это было ещё не всё...
Алёша смотрел на свой список и думал: а ведь он, по словам всех знакомых, не такой уж плохой человек. Так откуда взялось столько дрянных поступков? И ведь всё это его, его дела, слова и мысли!.. Всё это действительно совершил он, мальчик всего-то восьми лет от роду!.. А толпа народа на исповедь становилась всё реже. Вот уже перед ним всего два или три человека. И вновь пришла мысль: "Если сейчас уйти – никто обо мне не узнает ничего плохого! Ведь можно и не сегодня исповедаться, а денька через три..." Но другой голос, где-то в самой глубине, говорил: "А Фёдору Овсянникову легко было, когда он под вражескими пулями лежал? Но Господь его спас... И тебя спасет, только ты потерпи..."
Но вот уже и последнему перед Алёшей человеку отец Михаил дал поцеловать крест, Евангелие... Алёше стало совсем тошно на душе.
Вот и его очередь идти...
Какими-то деревянными ногами он доковылял до отца Михаила. Листочек со списком грехов был зажат в руке, но он о нём забыл. Во рту у него пересохло, и он понял, что не сможет сказать ни единого слова.
Он стоял и молчал, и только чувствовал, что голова его сама собой опускается.
– В первый раз, Алёша? – вдруг услышал он над собой мягкий голос священника.
Он кивнул, и голова его опустилась ещё ниже на грудь.
– Понимаю я тебя, дорогой мой, – сказал отец Михаил. – Сам я тоже когда-то впервые пришёл на исповедь, а сказать ничего не могу. Как мне стыдно-то было – ужас! А потом думаю: чего это я стыжусь? Грешить-то ведь не стыдился! Так ведь это грешить стыдно, а исповедаться в грехах, наоборот, хорошо!.. Да Господь, к тому же, и так каждый мой поступок знает, каждую мысль!.. И зачем мне от своего Спасителя скрываться? Ведь Он на землю пришёл, чтобы меня от греха спасти!.. Знаешь, подумал так, и сразу мне легче стало...
– Странно. Священник говорил о себе, но Алёше тоже стало легче, как будто это было и о нём. Он достал свой листочек и стал говорить:
– Гордился перед другими... Сердился на всех... Дрался много раз, и с Митькой Колобковым тоже... Без спроса... – тут он замолчал, но потом набрал воздуха и произнес: – Без спроса брал чужое... Обманывал... К сильным ребятам подлизывался... Животных мучил...
Он говорил долго, пока не прочитал весь список. Но вот назван и последний грех. Он чувствовал, как по лицу и по спине струится горячий пот. Но что же ничего не слышно? Может, отец Михаил не знает, что с ним делать?
Он поднял глаза и быстро взглянул на священника. Взглянул – и невольно задержал взгляд: на него смотрели любящие и какие-то лучистые глаза отца Михаила.
– Видишь, и совсем это не страшно, – сказал отец Михаил. – Ведь Господь нам в каждом добром деле помогает. Вот и ты с Его помощью начал этот чудный труд покаяния... А теперь постарайся поменьше грешить...
Он взял из рук Алёши листочек с грехами, порвал его и отдал Алёше.
– Это сожги, – сказал он. Потом накрыл чем-то Алёшину голову, прочитал над ним молитву, дал поцеловать крест и Евангелие, благословил.
– Благословляю завтра на Литургии причаститься Святых Христовых Тайн, – услышал Алёша его голос.
...Алеша сидел на лавочке и отдыхал, как будто только что носил тяжёлые камни. Прав был отец Михаил: покаяние – это труд, и труд нелегкий. Зато когда человек его совершает, на душе становится мирно и тихо, будто после штормового моря твой кораблик вошёл в тихий-претихий залив...
Служба скоро кончилась, они вышли из храма, но сразу расходиться по домам как-то не хотелось. Бабушка Даша с кем-то разговаривала, а Алёша с Лизой отошли и сели на брёвна.
– Ты решительный, – сказала Лиза. – Я вначале два раза с исповеди убегала, только на третий раз исповедаться смогла...
Алёша хотел ответить, что он вообще смелый, и вдруг понял, что если он это скажет, то будет обычным хвастуном, и завтра ему снова надо будет исповедаться...
– А мне как страшно было, – признался он. – Будто тебя в самую холодную в мире воду окунают!
– Вот-вот!.. – подхватила Лиза. – Будто на колокольне стоишь и тебе прыгнуть надо без парашюта!..
Алёша даже посмотрел на неё: здорово она сказала про колокольню! И снова вспомнил, как они вместе стояли на той высоте...
...Они с бабушкой шли домой. Солнце садилось в темно-фиолетовые тучи. Из низин поднимался густой вечерний туман. Высоко в небе летела малюсенькая серебристая ласточка самолёта, оставляя за собой белый след. Самолёт был похож на крестик. На точно такой крестик, который спас когда-то сержанта Фёдора Овсянникова и какой висел теперь на груди его правнука.
Самолёт уже почти пролетел, когда до них, наконец, донесся его низкий гул.
– Бабуль, а как самолёт летает? – спросил Алёша. – Ведь он железный!
– Есть специальные законы физики, аэродинамика... – ответила бабушка. – А вообще-то, если по правде – Господь его несёт, Алёша. Потому что ведь на самолёте люди летят. А Господь людей бережёт...
Утро воскресения было неожиданно хмурым. Алёша с трудом разлепил глаза, минут пять ещё полежал в тёплой постели и лишь потом поднялся.
Потом они с бабушкой читали молитвы: бабушка по своей книге в чёрном переплёте, а Алёша – по маленькой книжечке, которая называлась "Детский молитвослов". Молитв в нём было не очень много – "Царю Небесный", "Отче наш", "Символ веры", "Богородице Дево, радуйся", – и Алёша прочитал их довольно быстро.
Пока бабушка дочитывала своё правило, Алёша прилег на диван и даже чуть-чуть задремал. Ему привиделось, что рядом с бабушкой перед иконами стоит высокий человек в священном облачении. Алёша как-то сразу понял, что это диакон Фёдор Овсянников. Диакон Фёдор молился вместе со своей дочерью Дарьей. А бабушка была совсем молодая, никакая не бабушка вовсе, а скорее девочка.
Забытьё длилось несколько секунд, а потом Алёша открыл глаза. Бабушка стояла перед иконами одна. Алёша даже оглядел комнату – а вдруг?.. Но в комнате, кроме них, конечно, никого не было...
Погода стояла довольно тёплая, но с неба изредка падали капли дождя. В храме уже собрался народ. Все здоровались друг с другом и с ним, Алёшей, а он здоровался в ответ. Лиза уже была здесь.
Они купили свечи и поставили их, как вчера, перед иконами. По храму прошёл отец Михаил, здороваясь и благословляя прихожан, и вошёл в алтарь. Началась служба...
Сначала молодой человек с усами что-то читал по книге.
– Это Часы читают, третий и шестой, – тихонько сказала Алёше бабушка.
– А что это – "Часы"? – спросил Алёша.
– Часть богослужения перед Литургией, – так же тихонько пояснила бабушка Даша.
Но вот Часы прочитаны, в Царских вратах отдёрнута занавесь, и на весь храм раздаётся торжественный голос отца Михаила:
– Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков...
И тут вступил хор и громко и радостно пропел:
– Аминь!
– Это Литургия? – спросил Алёша.
– Это Литургия, – ответила бабушка и перекрестилась. – Теперь давай молиться и ни на что не отвлекаться...
Вчера вечером она рассказывала Алёше о Литургии, но сегодня он почти ничего не помнил из этого рассказа. Только помнил, что Литургия – главное христианское богослужение, потому что на нём совершается превращение вина и хлеба в Тело и Кровь Христовы. Но, услышав "Господи, помилуй!", он успокоился и перекрестился.
Когда читали Апостол и Евангелие, он стоял, наклонив голову. Когда весь храм запел "Верую", Алёша подпевал окончания слов, а когда начали петь "Отче наш", Алёша вспомнил, что в кармане у него лежит "Детский молитвослов", достал его, нашёл "Отче наш" и вместе со всеми пропел эту молитву.
Но вот усатый чтец начал читать молитвы перед причастием.
– Когда будем к чаше подходить, – наставляла Алёшу бабушка, – назовёшь своё полное имя – Алексей – и откроешь рот. А ручки на груди сложишь, крест-накрест, правая сверху...
Открылись Царские врата. Через них вышел отец Михаил с чашей в руках.
– Со страхом Божиим и верою приступите!.. – призвал он всех.
Причастники опустились на колени и поклонились Святым Дарам до земли, и Алёша поклонился вместе со всеми.
Батюшка прочёл молитву перед причащением. Причастники, скрестив на груди руки, один за другим подходили к чаше. Дошла очередь до Алёши.
– Алексей, – сказал он громко и открыл рот. Отец Михаил вложил ему в уста ложечку со Святыми Дарами. Он проглотил их сразу, как учила бабушка, поцеловал чашу и пошёл к столику, где причастников ждала тёплая сладкая запивка и кусочки просфоры.
– Поздравляем!.. – с улыбкой говорили ему. Он вежливо кивал в ответ – ничего отвечать ему не хотелось. Вскоре тёплая волна разлилась по всему его телу.
Но вот причастились все. После нескольких священнических благословений Литургия кончилась. Отец Михаил дал всем поцеловать крест, а потом начался молебен. Молебен был с водоосвящением, и на столик перед священником поставили большую чашу с водой. Алёша слушал молебен сосредоточенно – он даже закрыл глаза, чтобы ни на что не отвлекаться. Как вдруг холодная волна окатила его с головы до ног!..
Алёша вскрикнул и открыл глаза. Люди вокруг улыбались – отец Михаил кропил всех святой водой.
– Видишь, какая на тебе благодать... – сказала ему бабушка Даша. Она и сама была облита святой водой, но не вытиралась, а ждала, пока вода высохнет.
Служба кончилась. К ним подбежала Лиза и сказала:
– Дарья Фёдоровна! Батюшка благословляет вас с Алёшей на трапезу!
– Спаси Господи, – ответила бабушка. – Тогда я пойду, в трапезной помогу. Лиза, не бросай Алёшу!
Лиза и Алёша вышли на улицу. Серые утренние тучи превратились в белые клочковатые облака, которые пытались спрятать солнце, но уже не могли этого сделать.
– А как Митькину маму зовут? – спросил Алёша.
– Тётя Тамара, а что?
– Она меня в гости сегодня пригласила.
– Пойдёшь?
– Не знаю... Неудобно как-то...
– Можем вместе пойти, если хочешь, – сказала Лиза.
И тут из домика возле храма вышел дядя Серёжа и помахал им рукой – на трапезу пора!
Трапезная была не очень большая, и почти всю её занимал огромный стол, возле которого стояли длинные лавки. В углу висело несколько икон. Народу было порядочно, но им с Лизой местечко нашлось. Но вот в трапезную вошёл отец Михаил.
– Помолимся! – сказал он.
Все встали и пропели хором "Отче наш", а отец Михаил благословил стол. Несколько женщин, и среди них бабушка Даша, стали разливать первое. Всем налили полные тарелки, и Алёше тоже. Отказываться он постеснялся, но понял, что от такой порции лопнет. Но до чего же борщ был вкусен! Алёше показалось, что такого борща он не ел ещё ни разу в жизни. Когда он опомнился, то обнаружил, что тарелка уже опустела. И тут отец Михаил спросил:
– Вкусный у нас борщ, Алексей?
– Вкусней, чем у мамы! – воскликнул Алёша.
Все засмеялись, а Алёша смутился.
– Правильно, – поддержал его батюшка. – В церкви всё вкуснее, чем дома. Здесь всякое дело по благословению делается...
После борща на стол поставили огромные миски. В них было второе – картошка с мясом. Ещё на столе была разная зелень – салат, петрушка, лук – но Алёша больше не мог съесть ничего. Однако, когда к чаю подали пирог с вареньем, не хуже тех, что пекла бабушка Даша – Алёша съел два куска и выпил две чашки чая.
За чаем начались разговоры. Прихожане задавали батюшке вопросы, он старался ответить. Алёша не всегда понимал, о чём идёт речь и не очень следил за разговором. Как вдруг одна женщина спросила:
– Батюшка, а почему воскресенье называют "малой Пасхой"?
– А как же иначе! – ответил отец Михаил. – Большая Пасха, Великое Воскресение Христово – наш главный праздник. Но он бывает однажды в году. А мы, слабые люди, порой забываем о главном смысле нашей веры. А в чём он, этот смысл? – В том, что Христос воскрес! – крикнула Лиза. – Воистину воскрес, Елизавета, – откликнулся отец Михаил. – И Своим Воскресением победил смерть. А чтобы мы этого не забывали, Матушка-Церковь назвала главный день недели, посвященный Господу, воскресеньем... А помните, как Преподобный Серафим встречал каждого, к нему приходящего?
И вдруг дядя Серёжа сказал громко и радостно:
– "Христос воскресе, радость моя!.."
– Воистину, брат Сергий! – ответил отец Михаил. – Ну вот мы и вспомнили, почему у нас сегодня такой замечательный праздник – "малая Пасха"... Спаси вас Господи!
Он поднялся, и все встали вместе с ним... Пропели молитву после трапезы. Когда Алёша с Лизой вышли из трапезной, отец Михаил стоял возле крыльца среди народа.
– А ну-ка, рабы Божии, идите сюда! – позвал он их. Они подошли. Он вытащил из кармана две большущие конфеты и дал им. И сказал Алёше:
– Будем рады тебя видеть. Придёшь в воскресенье?
– Приду, – ответил Алёша.
– А кто твой святой? – спросил батюшка. Алёша вспомнил вчерашние бабушкины слова.
– Алексий, человек Божий, кажется? – сказал он.
– Вот и тебе, Алёша, надо Божиим человеком становиться. Пусть это будет главная цель во всей твоей жизни...
Они с Лизой ждали бабушку Дашу, которая задержалась в трапезной. Солнце окончательно разогнало тучи, и только редкие белые облака проплывали по голубому небу.
– Странно, – сказал Алёша. – Всего неделя прошла, как я приехал, а кажется, уже целый месяц.
– Это значит, ты жил полной жизнью, – сказала Лиза.
– Как это? – не понял Алёша.
– Много было всяких событий, – пояснила она. – Ведь много?
– Даже слишком, – сказал Алёша.
Придя домой, бабушка и Алёша, усталые, сели на диван. Как хорошо было сидеть на мягком и широком старинном бабушкином диване!.. Они посидели, обнявшись, минут десять, а потом бабушка сказала:
– Погляжу, как там козочки... Если молочко пришло – надо их подоить...
– И тут Алёша вспомнил их вчерашний разговор.
– Погоди! – сказал он. – Ты обещала мне фотографии показать!
– А я тебе сейчас все альбомы дам, ты и посмотришь.
Альбомов оказалось три: один совсем старинный, в потемневшем и затёртом кожаном переплете; второй поновее, в бархатной обложке с надписью "Фото"; а третий, самый новый, обтянут просто цветной бумагой.
– Этого тебе надолго хватит. Ты начинай смотреть, а я скоро приду. И бабушка ушла к своим козочкам.
Алёша решил смотреть с самого начала и открыл кожаный альбом. Там были люди в старинных одеждах. Они торжественно и немножко чопорно позировали перед фотоаппаратом. Лица их были серьёзны, а в глазах что-то такое... Что-то не очень понятное Алёше.
Он видел, что лица эти красивы. Но совсем не той красотой, которую показывали по телевизору. Красота этих людей была иная – спокойная и ровная. Как будто они знали что-то такое, что было неведомо нынешним...
К сожалению, все эти люди на фотографиях были не знакомы Алёше. Хоть, может быть, это были его самые близкие родственники...
Он взял второй альбом. Здесь у людей костюмы были уже совсем другие, да и не только костюмы. Они по-другому сидели и стояли перед объективом, но главное – были их лица... Они уже отличались чем-то неуловимым от лиц из первого альбома.
И вдруг Алёша обнаружил фотографию солдата в гимнастерке и пилотке. Потом ещё одну, этого же солдата, но как будто постарше и с усами. Потом этот человек снял форму и надел штатский костюм. А потом... Потом Алёша увидел его в священной одежде – точно такой, какая привиделась ему сегодня с утра. Отец Фёдор!..
Да, это был он. Вот он стоит с молодой женщиной и держит на руках маленькую девочку лет пяти или шести. Девочка с огромным бантом и с медведем в руках. Девочка эта была, наверное, дочкой отца Фёдора. Погодите... Так ведь дочь отца Фёдора – это Даша, его, Алёшина, бабушка!.. Неужели это вправду она?
Алёша как-то запнулся на этой фотографии. Он смотрел на неё не отрываясь – и не мог насмотреться. Бабушка Даша... Смешно называть бабушкой маленькую девочку, но ведь это действительно она, Даша Овсянникова, дочка отца Фёдора!.. В этой перемене было что-то удивительное, какое-то непонятное чудо, которое Алёша никак не мог осознать...
В комнату вошла бабушка Даша.
– Ну как ты тут? – спросила она. – Интересно?
Алёша поднял на неё глаза. Видимо, это был какой-то особый взгляд, потому что бабушка встревожилась:
– Что с тобой, Алёшенька?
– Это – ты? – спросил он, показывая ей фотографию.
Она подошла и присела рядом.
– Где, Алёша? – спросила она.
– Это – ты? – переспросил он, показывая пальцем на девочку с бантом и медведем в руках.
– Ну да, это я с мамой и папой... – начала было рассказывать бабушка, но тут наткнулась на Алёшин взгляд и, наконец, поняла смысл его вопроса.
– Да, родной мой... – сказала она, помолчав. – Жизнь пролетает как один день...
Они долго молчали. Наконец, бабушка сказала:
– Вот и моя жизнь прошла... Странно как... Ведь я и оглянуться не успела...
– И я тоже состарюсь, бабуля, – сказал Алёша.
– Ну, тебе ли об этом думать!.. – начала она.
– Я тоже состарюсь, – настойчиво повторил он. – А потом умру...
Бабушка хотела что-то ещё сказать, но поглядела ещё раз на девочку с бантом – и промолчала...
– Скажи мне, для чего человек живёт на земле? – спросил Алёша.
– Для чего живёт... Чтобы Бога узнать, Алёша... Чтобы заповеди Его исполнить... А главное – чтобы после смерти с Ним не разлучиться...
В это время скрипнула входная дверь и Лизин голос произнёс в прихожей:
– Можно к вам?
– Заходи, Лиза, – сказала бабушка.
Лиза вошла. На ней было надето нарядное платье с оборочками. В руках она несла два букета полевых цветов. Один она подала бабушке Даше, а про второй сказала:
– А это тёте Тамаре... Если, конечно, Алёша меня в гости возьмет...
– Возьму, а что... – сказал Алёша.
– Так я ещё куклу для Зойки взяла! – сказала Лиза оживленно. – Она у меня в сумке на крыльце. А вот что мы Митьке подарим? У меня просто нет ничего...
– Сейчас подумаем, – сказала бабушка. – Я книги посмотрю – может, есть что-то подходящее?
– Я думаю, читать он не очень любит, – с сомнением сказала Лиза.
– А что же тогда? – спросила бабушка Даша.
– Не знаю... – развела Лиза руками.
– Я знаю, – сказал Алёша. – У меня есть для него подарок.
Он пошёл в свою комнату, достал из-за шкафа ружьё и оставшиеся три пули. Когда он вошёл к бабушке и Лизе, они посмотрели на него и как-то притихли.
– Ты хочешь ружьё подарить? – спросила бабушка.
– Хочу.
– А тебе не станет жалко? – спросила Лиза.
– Не станет, – сказал Алёша. – А если станет – перетерплю.
– Ну что же, если ты решил... – сказала бабушка. – Бог в помощь...
Минут через пять Лиза и Алёша стояли на крыльце Колобковых и стучали в дверь.
– Да не заперто! – крикнула из-за двери тётя Тамара.
Они вошли. Их ждала уже вся семья – тётя Тамара, Митька и маленькая Зойка.
– Это вам! – сказала Лиза и вручила тёте Тамаре букет.
– Спасибо, – сказала тётя Тамара, заулыбавшись.
– Это тебе! – сказала Лиза и вручила Зойке куклу.
– Ой!.. – закричала Зойка, а потом тоже важно поблагодарила:
– Сибо... Сибо...
А Митька – Митька не отрываясь смотрел на ружьё в Алёшиных руках и молчал. Видно было, что он и верил, и не верил в такой подарок. По лицу его то пробегала тень сомнения, то светился лучик надежды...
– А это – тебе! – сказал Алёша, протягивая ему ружьё.
– Нет... – сказал Митька. – Мне?.. Это... Сибо!.. Все засмеялись, а Митька сконфузился.
– Он у меня маленьким тоже "сибо" говорил, – пояснила тётя Тамара. – А теперь за стол садитесь, гости дорогие, варениками вас угощать будем!..
...Они сидели за столом и ели вареники с черникой. Что это был за вкус! Алёша даже не отвлекался на разговоры, и беседу с тётей Тамарой поддерживала Лиза. Зато Алёша успел немножко осмотреться. Он сразу увидел, что живётся Колобковым трудно – обстановка их была беднее, чем даже у бабушки Даши. Да и порядка было поменьше – видно, сил тёти Тамары не хватало на то, чтобы их дом сверкал чистотой.
Митька тоже налегал на вареники, но время от времени косился на ружьё, которое поставил рядом со своим стулом. Потом он наклонился к Алёше и шёпотом спросил:
– А пули есть?
Алёша хлопнул себя по лбу и достал из кармана пули.
– Вот! – сказал он. – Всего три осталось, ты уж извини.
– Ничего, – сказал Митька. – Я могу и из дерева пуль наточить, я умею.
– Он у меня мастеровой, и вообще, помощник, – сказала тётя Тамара с гордостью. – Вы уж подружитесь с ним... Он парнишка добрый, хоть я его и ругаю иногда...
– Конечно, подружимся, – сказала Лиза.
– А разве мы уже не подружились? – спросил Алёша.
– Да всё нормально, мам, – сказал Митька.
После еды они, совсем как взрослые, вышли прогуляться. За ними, правда, увязалась Зойка со своей новой куклой, которую она назвала Любой. Но Зойка им не очень мешала. Митька шёл с ружьём на плече, а в кармане у него лежали пули, которые он время от времени доставал и разглядывал.
Незаметно они дошли до храма. И тут увидели, как из храма как раз выходит отец Михаил в сопровождении своей матушки и дяди Серёжи. Он заметил их и помахал им рукой. Они остановились и подождали.
Отец Михаил подошёл и сказал:
– Ну, мы с матушкой уезжаем. Давайте-ка, я вас ещё разок благословлю. Елизавета... Алексей... – говорил он, благословляя. – А тебя как зовут?
– Митька.
– Нет!.. – сказал отец Михаил. – Никакой ты не Митька.
– А кто же? – спросил озадаченный Митька.
– Ты – Дмитрий, запомни это! А по-церковному – Димитрий.
Он благословил его, а потом – Зойку.
– А Люба? Люба? – сказала Зойка, протягивая отцу Михаилу куклу.
– Ну что ж, – согласился он, – давай и Любу благословим...
Он перекрестил куклу и сказал:
– Благослови Господи и Зоину подругу Любу...
– Сибо, – сказала Зойка.
– Так как тебя зовут? – повернулся вдруг отец Михаил к Митьке.
– Мить... – начал тот и запнулся. – Дмитрий меня зовут. Дмитрий Колобков.
...Они погуляли ещё с часок и распрощались. Алёша шёл домой, и ему было как-то странно: он чувствовал, что за сегодняшний день повзрослел на много-много лет. Как это могло случиться, он не знал, но знал, что сердце не обманывало его...
Когда он пришёл, бабушка сидела с фотоальбомами на коленях. Глаза у неё были покрасневшие, но лицо тихое и покойное. Она взглянула на внука и поняла, что и ему не хочется сейчас ни о чём говорить.
– Всё хорошо? – только спросила она.
– Хорошо, – сказал он и прошёл в свою комнату. Он подошёл к кровати и тут заметил, что из его рюкзака выпал конверт и лежит на полу. Да ведь это папа писал ему перед отъездом!.. Он поднял конверт и подержал в руках. Ему вдруг захотелось прочитать папино письмо. Тем более, что возвращаться в город раньше срока он не собирался. Он разорвал склеенную кромку и развернул лист. На нём было написано: "Адрес знает бабушка. Но ты, конечно, уже никуда не собираешься. А если захочешь задержаться – напиши об этом за неделю. Целую крепко-крепко! Папа".
"За неделю? – подумал Алёша. – За неделю письмо может и не дойти. Лучше я за две недели напишу, чтобы наверняка успеть..."
Он лежал на кровати, закинув руки за голову. Он ощущал, что какое-то огромное чувство переполняет его душу и выплескивается наружу, затопляя комнату, дом, а может – и весь мир...
"Просто я всех их люблю, – сказал он кому-то. – Всех-всех... И родных, и друзей, и знакомых, и незнакомых... Просто я сегодня люблю весь мир, вот и все..."
По его щекам текли слёзы, но он их не вытирал. Да он даже и не замечал их, потому что сердце его было переполнено любовью...
Конец